Лео развернул на кровати прихваченную с собой папку и вытащил из неё сиреневый лист.
Глен едва не подавился:
— Эй, ты хочешь это сделать прямо сейчас?
— А чего ждать? Под шумок общих сборов — самое то.
— Но ты же больше не вернёшься?
— Я — нет, пару-тройку часов тебе придётся побыть в обществе моего клона. Обещаю, он не станет тебя доставать, как я.
Лео продолжил копаться с бумагами. Он делал это всегда, сколько Глен его знал. Внутренний творец вышел наружу, и они стали частями одного целого. Но частями столь разными, что лишь их противоположность притягивала их друг к другу. А теперь Лео собирался разрушить эту связь. События неслись так быстро, что Глен до сих пор ещё не осознал всей их важности. Возможно, ему потребуется не один день, чтобы понять и оценить всё. Но уже сейчас его окутывали первые витки грусти. Он постарался замаскировать их под мехом стандартных острот:
— А я надеялся на прощальный ужин, — подумав, он уточнил: — При свечах.
— Ты нарвёшься, — предупредил Лео. — Устрою вам с клоном прощальный ужин для акул!
Он проверил точность всех предложений. В таком деле каждое слово имело вес.
— После того, как я интегрируюсь, уничтожь все эти листы. Никто не должен знать, куда я отправлюсь.
— Кстати, ты не подумал, что они могут попытаться использовать нашу ментальную связь, чтобы выйти на тебя?
— Если они не будут знать, что я сбежал, то и не станут искать.
Глен скрестил руки на груди и стал размерять шагами каюту.
— Ох, не нравится мне это всё, Лео, — пришёл он к такому выводу после минутного размышления.
— Последнее время тебе много чего не нравится, как я заметил. Так что не будем принимать во внимание сие обстоятельство. — Леонид вытащил ручку из нагрудного кармана рубашки. — Ну всё, приятно было иметь с тобой дело, Глен.
Он протянул Глену руку. Тот усмехнулся от отчаяния:
— Слушай, мне даже не верится, что это происходит! Ты так спокоен, будто собираешься метнуться в соседний универсам за пакетом молока.
Лео не отводил руки.
— Чем дольше мы будем прощаться, тем сложнее будет нам обоим. К тому же я убеждён, мы ещё увидимся.
— Как говорят в таких случаях — в следующей жизни. И мы ли это будем?
— Стивен Бейкер сказал: «Котята рождаются с закрытыми глазами. Они их открывают примерно через шесть дней, осматриваются, а потом закрывают их снова и так проводят большую часть своей жизни». Так вот, Глен, мы с тобой котята и всегда ими будем. Не всё ли равно, какими глазами смотреть на мир, если они всё равно закрыты?
— Да, и это печально…
— Хотя одна английская пословица гласит, что с точки зрения кошек, всё на свете принадлежит им.
— Но ведь это не так. Сладкий самообман.
— Ты надоел мне! — Леонид подкатился и сам схватил Глена за руку. — Ведёшь себя как гибрид зануды и семнадцатилетней девчонки перед расставанием с парнем. — Он задумчиво посмотрел на Глена и неожиданно спросил: — Не хочешь прочитать стихотворение, которое я написал в шестнадцать лет, ещё даже не догадываясь о существующей модели бытия? Оно отчасти отражает мою усталость и разочарование, накопившиеся к тридцати годам.
— Ты писал стихи?
— Иногда. — Он покопался в бумагах и протянул сложенный вдвое белый лист. Всё своё всегда ношу с собой, подумал Глен. — Не знаю, может, в то время и у меня был некий внутренний творец, без конца подкидывающий фаталистические идеи с налётом депрессивного пессимизма. Впрочем, я склонен винить во всём юношеский максимализм.
Глен развернул лист и начал читать:
Когда Глен дочитывал стихотворение, почему-то вспоминая лорда Гобеля и его чучел на комнатных полках, Леонид ловко что-то начёркал на сиреневом листе и засунул ручку обратно в карман.
— Не смотри так. — Он отвёл взгляд в сторону окна. — Какое яркое солнце. Я представляю…