Карантин

Никита было опять уткнулся в газету, но не дочитал и половины статьи, как на него пала чья-то тень.

Он поднял голову. Перед ним стоял с позором изгнанный из вездехода белобрысый мальчишка и рассматривал Никиту самым что ни на есть наглым образом. На его худеньком, загорелом теле ничего, кроме огромных, вероятно отцовских, штанов, закатанных до колен и подпоясанных веревкой, не было. Вид у пацана был независимый и в какой-то степени агрессивный: левую руку он держал в кармане, правой потирал покрасневшее ухо, а сам изучающе смотрел на Полынова. И было в его взгляде нечто такое, что невольно роднило пацана с «вождем краснокожих» из рассказа О'Генри. Казалось, глядя на Никиту, он решает весьма трудную задачу – то ли ему этому служивому булыжником в глаз засветить, то ли печеную картошку прямо из костра, с пылу с жару, за шиворот сунуть и ногой раздавить.

– Что, не дали войнушку победоносно завершить? – подмигнул Никита. – А победа небось была так близка…

Пацан перестал теребить ухо и презрительно плюнул себе под ноги.

– У тебя закурить найдется? – нахально спросил он хрипловатым голосом. Ухо у него было знатным – горело ярким пламенем даже сквозь загар, но боль пацан переносил стоически, с гордым достоинством исконного врага бледнолицых. С таким характером его наверняка пороли как Сидорову козу, по пять раз на дню, так что тумаки, подзатыльники и дранье ушей ему были не в диковинку.

– А водки тебе стакан не налить? – рассмеялся Никита.

– Не… – простодушно заулыбался пацан щербатым ртом. – Водку я не люблю. Один раз попробовал, так блевал дальше, чем видел. Вот пиво – это да!

Пиво я люблю.

– Чего нет, так это пива, – развел руками Никита.

– Ты мне зубы не заговаривай! – скорчил недовольную гримасу пацан. – Закурить дашь?

– И здесь тебе не повезло, – усмехнулся Никита. – Не курю и тебе не советую.

– Дались мне твои советы, – пренебрежительно скривил губы пацан, по-крутому, с цыканьем, сплюнул сквозь щербатые зубы и вихляющей походкой, явно кому-то подражая, направился по своим делам.

Некурящий Никита стал ему неинтересен.

«О времена, о нравы…» – невесело подумал Полынов. Когда он был пацаном, мечтал стать космонавтом. И все ребята во дворе космосом бредили. А нынешних пацанов больше «зона» влечет – там их кумиры…

– Эй, хлопец! – позвал он. – Мороженого хочешь?

Мальчишка остановился и недоверчиво смерил Никиту взглядом.

– Оно у тебя что – в кармане тает? Или ты сексуальный извращенец и в кусты меня заманиваешь?

Полынов поперхнулся.

– Как погляжу, образование у тебя выше крыши, – хмыкнул он. – Нет у меня в кармане мороженого, и в кустах я его не спрятал. Зато в кармане есть деньги. – Он достал три червонца. – Сгоняешь в кафе, купишь две порции – мне и тебе. Лады?

– Заметано!

Пацан выхватил деньги и умчался. Никита запоздало подумал, что он вряд ли вернется, но ничуть не расстроился. И бог с ним. Невелика потеря.

Но через пару минут пацан возвратился, однако принес почему-то лишь одну порцию.

– Держи, солдат, – сунул он вафельный стаканчик в руки Полынову и уселся рядом на скамейку.

– А себе почему не взял? – спросил Никита. – Денег не хватило?

Пацан молча запустил левую руку по локоть в карман своих необъятных штанов, достал пачку «Marlboro», распечатал, сунул в рот сигарету, затем той же манерой извлек из правого кармана зажигалку и прикурил.

– Фраера мороженое не хавают, – презрительно процедил он уголком рта.

– Н-да, – повел плечом Никита. Он откусил от мороженого и покосился на мальчишку. – Слушай, а как ты относишься к симметрии?

Пацан подозрительно уставился на него, готовый в любой момент дать деру.

– А чо это? Типа ремня?

– Несколько из другой области, – улыбнулся Никита и начал терпеливо объяснять:

– Симметрия – это зеркальная похожесть. Вот твоя левая рука и по виду, и по форме, и по цвету, и по размеру похожа на правую, но в то же время является как бы ее зеркальным отражением. Видел себя в зеркале?

Пацан кивнул.

– Когда ты поднимаешь правую руку, твое отражение в зеркале поднимает левую. Так же симметричны ноги, глаза…

– Короче, филозоф, – буркнул пацан. – Что мне с этого причитается?

– Вот я и спрашиваю, как ты к симметрии относишься? – повторил вопрос Полынов, гася улыбку по поводу «филозофа».

– Как отношусь? – Мальчишка посмотрел на свои руки, ноги, пошевелил пальцами. – Нормально… – неуверенно протянул он.

– А раз нормально, – нехорошо осклабился Никита, – то я сейчас верну симметрию твоим ушам Чтобы и левое ухо стало таким же красным и оттопыренным, как и правое!

– Но-но! – Пацан резко переместился по скамейке к краю. – Руки прочь от свободной России! Не для того, понимаешь, кровь за демократию у Белого дома проливали, чтобы тут всякие за уши драли! Даешь свободу личности!

Против воли Никита улыбнулся. И смешно и горько стало ему от выспренней мальчишеской тирады.

Воистину, не понимает дитя, что творит, что говорит.

– Тебя что, дома за курево не дерут?

– Дерут, – честно признался пацан, настороженно следя за Полыновым, и явно назло ему затянулся сигаретным дымом. – Еще и как дерут. Ремнем по чем попало. И ты хочешь?