Карнавал лжи

– Боюсь, я уже достиг своего потолка. О…

Они замерли у края небольшой людной площади с колодцем посредине. Подле колодца вздымал к небу огненные лепестки огромный костёр, вокруг которого прыгали друг за дружкой горожане в мешках. Взрослые люди хохотали как дети; зрители улюлюкали и подбадривали соревнующихся криками. Чуть поодаль виднелись белые стены снежной крепости – судя по вмятинам там и тут, не так давно вокруг неё кипели ожесточенные бои.

– …ты не видишь лица, да и голос тебе незнаком, только это – тот голос, в котором ты слышишь ответ…

Таша рывком обернулась, вслушиваясь в звуки лютни, доносившиеся из окна ближайшей таверны, в чистый женский голос – и во внезапно знакомые слова.

– …паладины любви…

Без лишних слов потянув Алексаса к низкому кирпичному зданию, Таша толкнула полукруглую дверь таверны, встретившую теплом, ароматами стряпни и музыкой.

На сценическом помосте сидела Мара. Внучка старосты далёкой деревеньки Потанми, с жителями которой Таша и Арон когда-то разделили нехитрую сенокосную трапезу.

Неужели это было только летом? Только полгода назад?..

– …или просто улыбка, и просто костёр, и рука…

Звуки лютни сыпались звёздными россыпями, а над ними поднимался голос, от которого щемило сердце и щипало в глазах. Поднимался и поднимал всех, кто слушал его, куда-то высоко: выше крыш домов и шпилей замковых башен, выше горных вершин и холодных облаков, на собственную недосягаемую высоту.

– …подойди. Посмотри. В его взгляде – туман и трава, и дороги, и солнце, и радуга, и облака…

Так странно, подумала Таша. Никто из тех, кто сидит здесь, не знал, что таится за красивыми словами. Наверное, даже сама Мара не знала.

Знали только те, про кого были сложены эти слова, и тот, кто когда-то нашептал пророку-менестрелю очередную песню для случайных путников.

– …это те, кого ждёшь, это те, кто спускается вниз и живёт среди нас, предпочтя своё небо – земле, чтоб вершины и ветер – всем тем, кто тоскует о них.

– Знакомая? – спросил Алексас, перекрикивая аплодисменты, грянувшие за последними струнными переборами.

Вместо ответа Таша направилась к помосту, пробираясь между столиками.

– «Моя госпожа», Мара-лэн! – выкрикнул кто-то. – Теперь «Мою госпожу»!

– Нет, «Песню трактирщика»! – закричали из-за другого стола.

– «Странника»!

– «Зимний путь»!

Когда исполнительница выпрямилась из долгого поклона, Таша смотрела на неё снизу вверх.

– Здравствуйте, Мара-лэн, – сказала Таша, встретив взгляд чёрных, без блеска девичьих глаз.

Сделав извиняющийся жест в сторону публики, Мара отложила лютню, подхватила кружку, дожидавшуюся своего часа у края помоста, и спустилась вниз.

– Я помню вас, – кивнула девушка, оказавшись рядом с Ташей. Костюм мужского покроя – штаны, рубашка и жилетка поверх – очень шёл ей. – Вы были со своим дядей-дэем.

– Как вы здесь оказались, Мара-лэн? – спросила Таша, краем глаза заметив паскудную ухмылку Алексаса. – Почему ушли из Потанми?

– Бабушка умерла. Больше меня там ничего не держало. Теперь я наконец занимаюсь тем, что всегда меня влекло. Странствую по всему королевству. Еду туда, куда ведёт меня чутьё. Несколько дней назад оно привело меня в Броселиан, и теперь, кажется, я знаю почему. – Мара поднесла кружку к губам; от чёрных локонов, красивших её летом, остались только короткие, чуть прикрывающие уши пряди. – К слову, в прошлый раз вы не представились… Морли-малэн.

– Вы… знаете? – Таша удержалась от того, чтобы отпрянуть, но изумлённого возгласа сдержать не смогла. – Откуда…

– Пророческий дар менестрелей, не иначе, – подал голос Алексас.

Мара, наконец обратив на него внимание, одарила юношу изучающим взглядом.

Ответный взгляд был не менее долгим и пристальным.

– Алексас, это Мара-лэн. Мара-лэн – Алексас-энтаро, – произнесла Таша, вдруг почувствовав себя лишней. – Мы когда-то столкнулись с Марой в её родной деревне…

– Любопытную песню вы пели, Мара-лэн, – произнёс Алексас. – Подарок?

– Для вашей спутницы. – Густые ресницы девушки-менестреля дрогнули. – Впрочем, ей подарят ещё много песен.

– Думаете?