Читаем Карпо Соленик: «Решительно комический талант» полностью

Однако различия в исполнении обоими артистами роли Чупруна были, конечно, различиями индивидуальной трактовки образа, но никак не творческого метода, принципиального подхода к «украинской теме». Поэтому глубоко неправ Н. Мизко, который называл Соленика единственным «идеалом малоросского актера» – создателем типа «истинного украинца». Пусть щепкинский Чупрун был проще, «прямее» солениковского, но и ему нельзя было отказать в жизненной убедительности, естественности. Он «точно сейчас прилетел на ковре-самолете из Украины», от него веяло «степью, свежим, здоровым воздухом, с благоуханием полевых цветов и трав»[132], – так воспринимал Щепкина – Чупруна московский, да и не только московский зритель.

Вообще же в ряде других украинских ролей Щепкин давал более сложный психологический рисунок образа и, в частности, умел показать «внутреннюю жизнь», «ум» под «маскою простоты», что Мизко как раз и считал достоинством идеального «малороссийского актера». «Какое удивительное и вместе натуральное разнообразие (которого в других ролях недостает иногда г. Щепкину), – писал рецензент о Щепкине – Пельменко, – как он говорил с помещиком, офицером, с служанкою, один! …А этот дьявольский ум, которому недостает только поприща пошире, – бесподобно! Бесподобно! Слава артисту!»[133]

Соленик и Щепкин были вместе в решении украинской темы, при всех индивидуальных отличиях в трактовке ими того или иного образа[134].

Глава VI. Щепкин и Соленик

Тот, кто может словом обрисовать свой план, считается уже человеком незаурядным. Этой способностью обладают все художники и писатели. Но создать; но родить на свет; но старательно выходить ребенка, всякий вечер укладывать его, напоив молоком, всякое утро обнимать его с неистощимой материнской любовью, обмывать его, грязненького, по сту раз переодевать его в самые красивые платьица, которые он непрестанно рвет; но не отвращаться от судорог этой шальной жизни, а уметь претворить ее в живой шедевр, который говорит всем взорам – в скульптуре, всем умам – в литературе, всем воспоминаниям – в живописи, всем сердцам – в музыке, – вот в чем заключается Выполнение и Труд, связанный с ним.

Оноре де Бальзак. Кузина Бетта

1

Теперь, когда мы рассмотрели основные роли Соленика, станут яснее общие особенности его таланта, своеобразие его творческой индивидуальности. Это своеобразие нагляднее при сопоставлении Соленика с Щепкиным.

Соленик не составляет здесь исключения: чтобы понять любого крупного российского актера XIX века, по крайней мере первых двух третей этого века, мы обычно сопоставляем его со Щепкиным. Многое заставляет прибегнуть к подобному сопоставлению: и те широкие творческие связи, которые установились между Щепкиным и большинством его современников-актеров, и влияние, которое он на них оказывал, и, наконец, с точки зрения истории театра просто то, что они жили и работали одновременно. Можно ли исчерпывающе судить о географическом положении островов, если забыть про существующий рядом материк? Можно ли говорить о своеобразии таланта актера и его роли в истории театра, не соотнося его с центральной фигурой времени – со Щепкиным?

Соленик и Щепкин хорошо знали друг друга лично, неоднократно встречались и несколько раз играли вместе. Первая из известных нам встреч Щепкина и Соленика – это уже упоминавшееся выступление их в Вознесенске в августе 1837 года, когда, по словам Рымова, «внимание публики к нашему артисту было так же велико, как и к московскому». Надо думать, что внимание к Соленику проявила не только публика, но и сам Щепкин, всегда в высшей степени чутко реагировавший на появление нового, молодого таланта (в том же 1837 году оба артиста выступали вместе в Одессе, в водевиле «Матрос»; Щепкин играл матроса, Соленик – Петра). Очевидно, еще в Вознесенске и Одессе Щепкин весьма лестно отозвался об игре Соленика: по крайней мере рецензент «Харьковских губернских ведомостей» писал в начале 1841 года, имея в виду какое-то хорошо известное местным театралам высказывание Щепкина: «Да, талант г. Соленика, о котором с большой похвалою отзывался сам Щепкин, есть лучшее украшение нашей труппы»[135].

Что означала для Соленика похвала «самого» М.С. Щепкина?

Перейти на страницу:

Все книги серии Критика и эссеистика

Моя жизнь
Моя жизнь

Марсель Райх-Раницкий (р. 1920) — один из наиболее влиятельных литературных критиков Германии, обозреватель крупнейших газет, ведущий популярных литературных передач на телевидении, автор РјРЅРѕРіРёС… статей и книг о немецкой литературе. Р' воспоминаниях автор, еврей по национальности, рассказывает о своем детстве сначала в Польше, а затем в Германии, о депортации, о Варшавском гетто, где погибли его родители, а ему чудом удалось выжить, об эмиграции из социалистической Польши в Западную Германию и своей карьере литературного критика. Он размышляет о жизни, о еврейском вопросе и немецкой вине, о литературе и театре, о людях, с которыми пришлось общаться. Читатель найдет здесь любопытные штрихи к портретам РјРЅРѕРіРёС… известных немецких писателей (Р".Белль, Р".Грасс, Р

Марсель Райх-Раницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
Гнезда русской культуры (кружок и семья)
Гнезда русской культуры (кружок и семья)

Развитие литературы и культуры обычно рассматривается как деятельность отдельных ее представителей – нередко в русле определенного направления, школы, течения, стиля и т. д. Если же заходит речь о «личных» связях, то подразумеваются преимущественно взаимовлияние и преемственность или же, напротив, борьба и полемика. Но существуют и другие, более сложные формы общности. Для России в первой половине XIX века это прежде всего кружок и семья. В рамках этих объединений также важен фактор влияния или полемики, равно как и принадлежность к направлению. Однако не меньшее значение имеют факторы ежедневного личного общения, дружеских и родственных связей, порою интимных, любовных отношений. В книге представлены кружок Н. Станкевича, из которого вышли такие замечательные деятели как В. Белинский, М. Бакунин, В. Красов, И. Клюшников, Т. Грановский, а также такое оригинальное явление как семья Аксаковых, породившая самобытного писателя С.Т. Аксакова, ярких поэтов, критиков и публицистов К. и И. Аксаковых. С ней были связаны многие деятели русской культуры.

Юрий Владимирович Манн

Критика / Документальное
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)
Об Илье Эренбурге (Книги. Люди. Страны)

В книгу историка русской литературы и политической жизни XX века Бориса Фрезинского вошли работы последних двадцати лет, посвященные жизни и творчеству Ильи Эренбурга (1891–1967) — поэта, прозаика, публициста, мемуариста и общественного деятеля.В первой части речь идет о книгах Эренбурга, об их пути от замысла до издания. Вторую часть «Лица» открывает работа о взаимоотношениях поэта и писателя Ильи Эренбурга с его погибшим в Гражданскую войну кузеном художником Ильей Эренбургом, об их пересечениях и спорах в России и во Франции. Герои других работ этой части — знаменитые русские литераторы: поэты (от В. Брюсова до Б. Слуцкого), прозаик Е. Замятин, ученый-славист Р. Якобсон, критик и диссидент А. Синявский — с ними Илью Эренбурга связывало дружеское общение в разные времена. Третья часть — о жизни Эренбурга в странах любимой им Европы, о его путешествиях и дружбе с европейскими писателями, поэтами, художниками…Все сюжеты книги рассматриваются в контексте политической и литературной жизни России и мира 1910–1960-х годов, основаны на многолетних разысканиях в государственных и частных архивах и вводят в научный оборот большой свод новых документов.

Борис Фрезинский , Борис Яковлевич Фрезинский

Биографии и Мемуары / История / Литературоведение / Политика / Образование и наука / Документальное

Похожие книги

100 великих казаков
100 великих казаков

Книга военного историка и писателя А. В. Шишова повествует о жизни и деяниях ста великих казаков, наиболее выдающихся представителей казачества за всю историю нашего Отечества — от легендарного Ильи Муромца до писателя Михаила Шолохова. Казачество — уникальное военно-служилое сословие, внёсшее огромный вклад в становление Московской Руси и Российской империи. Это сообщество вольных людей, создававшееся столетиями, выдвинуло из своей среды прославленных землепроходцев и военачальников, бунтарей и иерархов православной церкви, исследователей и писателей. Впечатляет даже перечень казачьих войск и формирований: донское и запорожское, яицкое (уральское) и терское, украинское реестровое и кавказское линейное, волжское и астраханское, черноморское и бугское, оренбургское и кубанское, сибирское и якутское, забайкальское и амурское, семиреченское и уссурийское…

Алексей Васильевич Шишов

Биографии и Мемуары / Энциклопедии / Документальное / Словари и Энциклопедии
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ
Отмытый роман Пастернака: «Доктор Живаго» между КГБ и ЦРУ

Пожалуй, это последняя литературная тайна ХХ века, вокруг которой существует заговор молчания. Всем известно, что главная книга Бориса Пастернака была запрещена на родине автора, и писателю пришлось отдать рукопись западным издателям. Выход «Доктора Живаго» по-итальянски, а затем по-французски, по-немецки, по-английски был резко неприятен советскому агитпропу, но еще не трагичен. Главные силы ЦК, КГБ и Союза писателей были брошены на предотвращение русского издания. Американская разведка (ЦРУ) решила напечатать книгу на Западе за свой счет. Эта операция долго и тщательно готовилась и была проведена в глубочайшей тайне. Даже через пятьдесят лет, прошедших с тех пор, большинство участников операции не знают всей картины в ее полноте. Историк холодной войны журналист Иван Толстой посвятил раскрытию этого детективного сюжета двадцать лет...

Иван Никитич Толстой , Иван Толстой

Биографии и Мемуары / Публицистика / Документальное
100 знаменитых анархистов и революционеров
100 знаменитых анархистов и революционеров

«Благими намерениями вымощена дорога в ад» – эта фраза всплывает, когда задумываешься о судьбах пламенных революционеров. Их жизненный путь поучителен, ведь революции очень часто «пожирают своих детей», а постреволюционная действительность далеко не всегда соответствует предреволюционным мечтаниям. В этой книге представлены биографии 100 знаменитых революционеров и анархистов начиная с XVII столетия и заканчивая ныне здравствующими. Это гении и злодеи, авантюристы и романтики революции, великие идеологи, сформировавшие духовный облик нашего мира, пацифисты, исключавшие насилие над человеком даже во имя мнимой свободы, диктаторы, террористы… Они все хотели создать новый мир и нового человека. Но… «революцию готовят идеалисты, делают фанатики, а плодами ее пользуются негодяи», – сказал Бисмарк. История не раз подтверждала верность этого афоризма.

Виктор Анатольевич Савченко

Биографии и Мемуары / Документальное