Карта Саммона са Роха (СИ)

-- Отойди, Дууд, -- оттолкнул его плечом, спешащий следом здоровяк. Но поскользнулся сам и растянулся, ткнувшись носом в грязь. -- Ну мы тебе сейчас, -- забулькал он, почему-то решив что Левиор виновен в его и брата неустойчивости.

И правильно, надо сказать, решил.

Ещё двое братьев неожиданно для себя обнаружили что почти по колени ушли в землю.

Зеленоволосый тем временем так и брёл спотыкаясь будто калека, матерясь и усердно сопя носом, с трудом отдирая от земли подкашивающиеся ноги.

Левиор приободряющее улыбнулся Кинку, подбросил посох и крутанул им выписав в воздухе свистящую восьмёрку.

-- Так нам уйти или остаться?

-- Идите с Гальмонорокимуном, брат. Идите, прошу, -- заверещал папаша, сообразив что нарвались они не на того кого надо.

-- А добро? -- глумливо вопросил Кинк. -- Оставить или забрать?

-- Сука! -- прохрипел зеленобородый валясь от изнеможения на землю так и не дойдя до Левиора каких-то пару шагов.

Остальные стоически молчали.

-- И помощь моя не требуется? -- спросил Левиор.

-- Спасибо, брат, -- устало выдохнул отец семейства, -- сами как-нибудь управимся.

Зеленобородый уже рычал в бессильной злобе и рвал пожухлую траву руками.

-- И вам спасибо, -- Левиор отложил посох и начал собирать вещи, -- пусть Великая Рыба будет к вам благосклонна.

...Они ушли. Левиор так и не отпустил братьев-нуйарцев и их папашу, решив что такое хамло надо приручать к хорошим манерам и недолговременное (дней так с пято?к) заточение под открытым небом пойдёт им только на пользу.

***

То, что эти люди сотворили с их бывшим убежищем, постоялым двором назвать было трудно. К старой крытой дранкой лачуге аккуратно вписанной в склон горы, была пристроена ещё одна -- свежий камень и солома на крыше резко контрастировали с рыжиной и серостью старых. Добавились навес со столбами, сарайчик и открытая конюшня. И вывеска -- на деревянной доске три жирные сходящиеся внизу линии и надпись, настолько кривая, что суть мог понять даже тот, кто и читать никогда не умел: "Куриная лапа", и ниже мельче, но от того не ровнее: "еда и постой".

"Чем сделали, тем и обозвали", -- мысленно фыркнул Гейб, и густо схаркнул под ноги на белый отмытый дождями лошадиный череп.

Из оцепенения его вывел окрик, он же обнадёжил что всё не так уж и плохо.

-- Не верю своим глазам! Гейб, Ваграут, и ты к нам! А чего один? Опять пожадничал?

-- Что? -- он завертел головой.

От серых палаток, рядком вставшим вдоль речки к нему топали двое: Паре Черныш и Гильни...

"Корс кажется, -- попытался припомнить полное имя второго Гейб, -- ага, Гильни Корс, точно так. Свои это уже хорошо".

Первого он видел последний раз года три назад, здесь же, со вторым был знаком совсем слабенько, но теперь был рад и ему.

-- Ты погляди на него, Паре, -- растянул губы в улыбке Гильни, -- он же совсем ничегошеньки не знает! Он случайно здесь.

Гейб обнялся с Паре, пожал руку Гильни Корсу.

-- Что происходит? -- спросил. -- Я тут осенью неделю жил, ни одной живой души не было.

-- Вот-вот. Тишина была -- сдохнешь и землицей ни кто не присыплет, а теперь... Идём, горло прополощем, там всё тебе и расскажем.

-- Внутри кто?

-- Свои все, или почти свои. Не переживай, сулойам здесь пока ещё не объявлялись.

-- А должны?

-- Куда без них в таком-то деле. Со дня на день ждём.

-- Ты серьёзно?

-- Идём уже, сейчас всё расскажем, не переживай.

Небольшая комнатка порадовала свежестью и неожиданной чистотой: несколько столов, скамейки и стойка из оструганных досок, большой свежесложенный каменный очаг. Не считая их троих и трактирщика за стойкой, пять человек народу. Вот Жон Сова -- ему Гейб прошлым летом проиграл в иссальские листы двух своих лучших тяргов. Вот братья Вирис: Линго и Джори, и Сен Одноусый, с ними три года назад пять недель в пустошах провели, Сен тогда чуть ноги не лишился. А это сам Эррэ Бон по прозвищу Белый паук, куда же без него, отвечает на кивок Гейба двойным нуарским касанием -- сперва лба а за ним подбородка.

-- Одиннадцать недель тому назад, -- упреждая вопросы, издалека начал Паре. -- Объявился в Казараме один вильник, не наш из ниогерских нуйарцев. Кутил неделю да так бурно будто последний день на этом свете живёт, а потом ещё неделю "звенел", что цеп на твоей деревяшке знаменитой. Платил за всё золотыми империками справно и вовремя, в том думаю не его заслуга а хозяин тамошнего кабака была. Но как грится сколько верёвочки не виться а конец всегда отыщется, на каком-то этапе кутежа и распутства денежки у вильника подзакончились. И выложил он тогда перед хозяином трактира самородок золотой с яйцо куриное. Вот такой, -- Паре продемонстрировал размер самородка, -- весом на четверть сотни имперских.

-- А потом ещё один достал, поболе, с кулак -- на полтораста монет. -- Гильни начал разливать ниогерское по кружкам. -- И песок ещё, в мешочке.

-- Ага, -- скривил рожу Паре, -- выбирай дескать, чего для оплаты хватит. Ну не дурак ли?