Картахена

— Как же, поймай его сначала. — Секондо засмеялся, протянул мне перчик, с которого текло горячее масло, и мне пришлось открыть рот.

Потом я сложила полотенца, вывезла тележку из кухни, докатила ее до лифта и прислонилась к холодной стене. Больше не хочу ничего слышать. Я устала от новых подробностей. Они сыплются с небес каждый день, заметая мои рассуждения, как внезапный снег заметает следы на дороге. Я никогда не видела настоящего снега (наша январская слякоть не в счет), но думаю, что именно так он и выглядит: белый, внезапный и непоправимый.

Я отвезла тележку в хамам, сгрузила полотенца в шкаф и задвинула щеколду. Голубые клеенчатые занавески раздернуты, все отделения пусты, на всем этаже ни души — мне стоило радоваться, ведь я ненавижу «Бриатико», но почему-то радости не было.

Кто же твой сообщник, Ли Сопра, думала я, спускаясь в лифте с пустой тележкой. Мужчина пятидесяти лет приезжает в богадельню, влезает в шкуру хвастливого хромого старика и проводит так четыре месяца. Разве это не доказывает, что он приехал в «Бриатико» убивать? Нет, не доказывает, сказал бы комиссар. У него могла быть причина выдавать себя за другого. Женщины, долги, каморра, ндрангета, политика, разведка, наркотики или, скажем, безумие.

А кстати, где этот самый комиссар? Всю обслугу уже допросили, а меня не трогают. Похоже, полиция не хочет выслушивать мое мнение. Тем более что Диакопи действительно не был капитаном, и комиссару пришлось бы это признать. Траянские мужчины не терпят женской правоты, когда их прижимают к стенке, они злятся, рычат и кусают тебя за руки. Наверное, мой отец был таким же, а мама часто бывала права, вот у них и не вышло ничего.

* * *

Всю первую неделю мая комиссар приезжал в «Бриатико» и угощался на веранде нашим соаве, которое подают в оплетенных бутылках. На самом деле соаве привозит в бочках один крестьянин из массерии в горах, в подвале под столовой его переливают в бутылки и дерут со стариков по двадцать монет за каждую. До меня комиссар добрался только к концу недели, приехал один, вина пить не стал и сразу поднялся на третий этаж с таким видом, как будто всю ночь про меня думал. Я в тот день работала с особыми постояльцами, с теми, кого надо с ложечки кормить, поэтому вышла к комиссару в клеенчатом фартуке, с салфеткой в руке.

— Петра, — сказал он, усевшись на подоконник в конце коридора, — у меня к тебе три прямых вопроса. Они ждут прямых ответов, без этих твоих глупостей.

— Слушаюсь, господин капрал, — сказала я. — Только меня ждет лежачий пациент, он голоден и хочет яблочного пюре.

— Наш разговор будет коротким. После убийства Аверичи в полицию позвонил постоялец, не пожелавший себя назвать, и сделал заявление о том, что у другого постояльца имеется пистолет, на который нет разрешения. Звонили из отеля, это проверено. Тогда на звонок не обратили внимания, но теперь, после гибели Диакопи, я должен во всем разобраться.

— Разбирайтесь. — Я встала перед ним, склонив голову и сложив руки на фартуке.

— Вопрос первый: что это был за пистолет? Вопрос второй: где он теперь?

— А третий вопрос: не я ли это звонила?

— Разумеется, ты, — сказал комиссар, глядя в окно на гуляющих в парке стариков. — А кто же еще! Сначала некто с голосом, похожим на женский, доносит о пистолете и прикидывается постояльцем отеля. Потом Диакопи, который прикидывался капитаном, внезапно падает в море. А теперь ты стоишь тут и прикидываешься дурочкой.

— Я не звонила в полицию. Меня вообще не было в «Бриатико», когда убили хозяина отеля. Я подозревала капитана, это правда, я собрала на него улики, я хотела его ареста. Но капитан сам стал жертвой, и все мои умозаключения рассыпались.

— Тебя здесь и вправду не было? — Комиссар внезапно взял меня за плечо. — Я это проверю. Тогда почему ты перестала появляться в участке? У тебя села батарейка?

— Ничего у меня не село. — Я попробовала освободить плечо, но он держал его крепко. — У меня просто нет подозреваемого. Извините, я пойду.

— Погоди, остался еще третий вопрос. Кой черт понес капитана купаться в таком опасном месте, да еще перед штормом? Может, у него там было свидание? И может, тебе известно с кем?

Тут он замолчал и уставился на меня. Пальцы у него были жесткими, и я вспомнила, как много лет назад меня схватил за плечо кондитер, поймавший нас с братом у себя на заднем дворе. Мы пришли туда втроем, но поймали только меня, а Бри и его дружок удрали, распихав по карманам горячее печенье. Кондитер нажаловался, мама заперла меня в кладовке, а брат кормил меня раскрошившимися бисквитами, просовывая их под дверь по одному.

Прошло несколько минут, а комиссар все молчал.

Я подумала, что сейчас он положит руку на свою кобуру и скажет: «Ну, довольно ходить вокруг да около. Тебя, милая, видели в тот день на обрыве, в двадцати метрах от места гибели Диакопи. И после этого ты заперлась в прачечной и напилась в стельку. У нас есть показания пианиста, который прикидывается англичанином. И старшей сестры, которая прикидывается твоей подругой. Собирай вещи, и поедем в тюрьму».