Картахена

Еще там говорилось, что кусочек веревки мученика хранился в алтаре, а его статуя с голубыми эмалевыми глазами стояла у самых дверей, так что посетитель сразу встречался с ней лицом к лицу. Мученик воспламенился вместе с моей девушкой, и теперь они оба на небесах.

Гостиничный повар — самый старый здешний работник — рассказал мне, что, когда часовня сгорела, хозяйка сочла это божественным знаком и тем же летом избавилась от имения, хотя раньше и говорить об этом не желала. Многие пытались прибрать эти земли к рукам, сказал повар, но старуха давно отписала их монастырю и продавать не собиралась, так и было сказано в завещании: холм со всеми постройками оставляю киприотам. Потом она отошла от дел и отдала дом и земли в аренду человеку из Траяно, владельцу рыбного заводика в порту, говорили, он разбогател, играя в рулетку в приграничных областях, где казино еще разрешены.

Этого парня, Аверичи, я видел вблизи только однажды, с обслугой он держался холодно. Зато жена его улыбалась мне так широко, что я видел ее жаркую прелестную пасть почти до миндалин. Знала бы она, что все, что я могу попросить у женщины ее типа, — это зашить мне дырку на плаще, желательно светлыми нитками. Два дня назад я порвал свой единственный плащ, вернее, не свой, а одолженный еще осенью у инженера с третьего этажа. Инженер давно умер, как и многие постояльцы верхних комнат, а плащ остался.

Карман я разодрал, пробираясь в темноте к своему убежищу, сбился с тропинки и забрел в кусты. Ходить совершенно не в чем. Одна надежда, что весна наконец войдет в силу и побережье просохнет — мгновенно, как простыня на соленом морском ветру.

Маркус. Среда

Утро среды не предполагало процессий, так что он довольно быстро прошел через площадь и миновал главную улицу, засыпанную пожухшей пальмовой листвой. Новые ветки уже продавали возле церкви, вместе с аккуратными пакетиками розовых лепестков. В субботу эти лепестки нужно будет рассыпать в пыли, чтобы дорога к храму показалась Мадонне более приятной.

Все утро Маркус думал о пароле, который может открывать блог флейтиста. Он ждал какого-то знака, озарения, но ничего, ровным счетом ничего не приходило ему в голову. Признаю себя ослом и жду ваших распоряжений, как говорил сквайр Трелони капитану Смоллетту.

Набережная уперлась в ворота портового склада. Маркус прошел под навесом из балок, выгнутым, будто брюхо баркаса, и направился в портовый бар, где хозяином был деловитый позитанец, бочками привозивший со своей родины Lacryma Christi.

У дверей траттории красовалось иудино дерево в россыпи запоздалых бутонов. Маркус сел за стол и достал свой блокнот. На скатерти перед ним лежала горстка розовой соли, которой присыпали пятно от пролитого вина, с кухни доносились голоса поваров, в печи шевелилась струйка золы, и ему вдруг стало весело. Позитанец принес графин молодого вина, отдающего бочкой, и Маркус стал пить его большими глотками. Перечитав вчерашние записи, он достал карандаш, поставил число и продолжил на новой странице.

Этот блог нужно взломать, кровь из носу. Без него я не смогу закончить книгу, моими черновиками только полицейскую буржуйку топить. Почему девчонка так уверена в том, что флейтист — это я?

Я выдавал себя за англичанина, у блогера мать англичанка. По возрасту мы не слишком отличаемся, хотя я думаю, что флейтист моложе. У нас обоих матери давно умерли. Я побежал к тайнику во дворе дома Понте, как только узнал про него, но я надеялся найти там железный ключ, а девчонка решила, что я искал марку. Я был последним, кого Петра видела в тот день в библиотеке, и она решила, что, уезжая второпях, flautista оставил свой блог открытым.

Зайди я тогда в процедурную попрощаться с ней, хотя бы на пару минут, она могла бы задать мне прямой вопрос и получить ответ. Но я не зашел, и шестеренки закрутились, а рычаги с хрустом заходили взад и вперед. Стоит почувствовать привкус чужой вины, соленый, освобождающий, кружащий голову, как остановиться уже не захочешь.

Вот он я, Маркус Фиддл, собиратель ртутных шариков. Персонажи выдуманные и настоящие раскатились по столу, и я подгоняю их пальцем, как в детстве, когда разбивал градусник, чтобы они слиплись в блестящий шар и перестали быть самими собой. Удивительное дело, сколько всего ты хочешь видеть, когда ты не один, подумал он, поднимая над головой палец, что означало еще графин. Нет, не так: сколько всего ты видишь, когда ты не один. И сколько всего ты хочешь.

* * *

Так рано он давно не оказывался на улице пьяным. После полудня дождь кончился, жара уже набирала свою плотность и вес, лавки закрывались, а их хозяева стояли в дверях, разглядывая небо. Судя по антрацитовой туче, нависшей над вершинами холмов, дождь шел на другой стороне лагуны и скоро должен был вернуться в Аннунциату. Расплатившись с позитанцем, Маркус отправился было в участок, но на полдороге почувствовал, что вино разъедает ему желудок, и завернул на виколо Тонно.