Картахена

Потом это название мне осточертело и появилось новое: flautista_libico. А потом блог и сам стал слишком откровенным, и пришлось повесить на него замок. Теперь его читаю только я.

Воскресные письма к падре Эулалио, март, 2008

Сижу в кафе в центре Салерно, куда меня заставили поехать на лекции К., светила криминалистики. Просидев на первой лекции полчаса, я начал мучиться зевотой, кашлем и газами, так что пришлось по-тихому уйти, и теперь я нашел кафе, где подают анисовку на льду, как в нашей траттории, и — доволен. На курсах придется провести две недели, то-то счастья будет моему верному Аттилио, он давно рвется посидеть в комиссарском кресле.

В моем расследовании тем временем появилось занятное обстоятельство. Я понял наконец, что за добыча досталась убийце хозяина и сколько она стоила. Я уже писал тебе, что безутешная вдова настаивала на версии ограбления и твердила, что у мужа украли что-то важное, хотя, что именно, толком сказать не могла. Он не расставался с какой-то дорогой вещью, твердила она, даже мне не показывал, я знала, что он носит ее в бумажнике, но ни разу не посмела туда заглянуть. И теперь его убили из-за нее, говорила она, убили и ограбили!

Чуть позже досыта насидевшийся в подвале тренер рассказал мне кое-что еще, занятное и несколько противоречащее показаниям синьоры Аверичи. И не только рассказал, но и подписал протокол.

Теперь, когда я знаю, что вдове и ее дружку было известно, что именно таскает в бумажнике хозяин отеля, я могу с уверенностью сказать, что это было известно каждой овце в Аннунциате. Вещица тянет без малого на миллион, я посмотрел в каталоге Скотта. Теперь мне ясно, что вынюхивал Диакопи, явившись в «Бриатико» с рассказами о кредиторах, угрожающих ему смертью. Задай мне вопрос: кто первым нашел эту штуку — он или Аверичи? Чтобы ответить на это, не нужно быть светилом криминалистики. Тот, кто умер, тот и нашел первым!

Маркус. Понедельник

За завтраком в траттории ему подали оссобуко, выбирать было не из чего, хозяин написал мелом на черной доске: сегодня только салат и телячья голяшка. У дверей Маркус столкнулся с тоненькой девушкой в шортах, она несла несколько пакетов, стремительно подмокающих оливковым маслом. Пакеты она прижимала к груди обеими руками и придерживала подбородком, но один все же выскользнул, и Маркус поймал его в воздухе и подал ей, удивляясь своей ловкости.

Девушка улыбнулась, но ничего не сказала, и он посторонился. Лица ее он толком не разглядел, только руку в серебряных кольцах и смуглые ровные ноги в белых кедах. Наверное, приехала с севера навестить родню, подумал он, наблюдая, как она укладывает покупки в проволочную корзинку, пристроенную под рулем ее скутера, надевает шлем и уезжает.

Полотняные занавеси колыхались на сквозняке, открывая вид на пустую террасу, увешанную в честь праздника лавровыми ветками. Из кухонных дверей тянуло дымком — похоже, там что-то подгорело, но, судя по беззаботному смеху поваров, что-то не слишком важное.

Один из поваров вскоре вышел в зал с нагруженным подносом, устроился на террасе и принялся ковырять вилкой в тарелке с мидиями. Круглая спина, обтянутая голубым халатом, и складки на затылке напомнили Маркусу повара из «Бриатико», с которым они часто пили кофе на гостиничной кухне. Тот любил выкладывать руки на стол и лениво шевелить пальцами, разглядывая ногти. Улыбка у него была будто у карточного шулера, а звали его Секондо.

Маркус залпом выпил остывший кофе и оглянулся вокруг: фонари еще не зажгли, синие тени лежали на мраморном полу террасы, люди в кафе были свежи и красивы в сумерках, только знакомый клошар, сидевший за крайним столиком, выглядел так себе в своем дождевике, забрызганном белилами. Маркус поймал себя на том, что упорно называет старика клошаром: дело было не в очевидной бедности, а в какой-то французистой, неулыбчивой подвижности его лица с крупным носом и высокими надбровными дугами. Это наблюдение следовало занести в блокнот, но блокнота не было — он остался в мотеле. Пришлось обойтись салфеткой.

Подавальщик принес графин с домашним вином — в «Колонне» их разносили по всем столикам, и если посетитель не соблазнялся, то вино сливали обратно в бочку, стоявшую под стойкой вишневого дерева. Маркус взял вторую салфетку и продолжил писать, краем глаза отметив, что клошар кивает ему, слегка приподнимая стакан.

— Это наш Пеникелла, — сказал самоанец, хотя его никто не спрашивал. — Присматривает за кладбищем. Живет на лодке, бедняга, дома у него вроде как нет совсем. А в море не выходит!

Маркус уже знал, что подавальщика зовут Ваипе, но посетители «Колонны» так и не научились произносить его имя, так что для всех он был просто самоанцем. В деревне его считали бывшим матросом, списанным в Неаполе с грузового судна.