Картахена

Способность убивать показала мне меня, очертив контур, прежде размытый. В ту ночь, когда Аверичи был застрелен, меня накрыло внезапное спокойствие, упавшее откуда-то сверху, будто дождь на горящий в пустыне терновый куст. Ночь была такой тихой, что слышно было жужжание звезд.

Кто это, черт возьми, такой?

Английский у флейтиста был немного старомодный, но приятный. Петра была уверена, что записи — мои, они показались ей похожими на истории, которыми я ее развлекал, когда еще мог с ней разговаривать. Но я сроду не вел сетевого блога, ни закрытого, ни публичного, хотя и торчал часами у компьютера в библиотеке.

Пистолет мне продали на блошином рынке в Венцано, парень честно предупредил, что выстрелить из него удастся раза два, не больше. В наше время человек убивающий не нуждается в мотиве. Эпоха высоких и низких побуждений прошла, теперь многие убивают без объяснений.

Какая жалость, что девчонка скопировала только несколько фраз. Маркус обвел цитаты карандашом, прочел их еще раз и понял, что тревога вышла из берегов и ему снова нужно выпить. В комнате отчетливо запахло водорослями, соленым ветром, йодом и шалфеем. Если бы он выехал завтра утром, то в среду загнал бы машину на дуврский паром, а в пятницу к вечеру подъезжал бы к Аннунциате.

Подбирая пароль к своему блогу, человек оглядывается и выбирает слово, например имя собаки или марку сигарет, мне же пришло в голову сделать паролем то, чего не было.

А оттуда до деревни рукой подать. В девяносто девятом, когда они были там с Паолой, он еще не водил машину, да и денег на аренду не было, так что они поехали налегке и передвигались автостопом. Однажды их подобрал грузовик со строительным мусором, и водитель всю дорогу рассказывал, как священник в его деревне давеча отрубал драконий хвост, то есть останавливал оползень. Снесло виноградники, поползла и сама гора, сказал он, а вместе с ней скотина, так что спать мы ложились в ботинках, только заслышим шум, сразу выбегаем из дома. В церкви выставили образа наружу, а люди молились: «Сжалься и смилуйся, Иисусе Назарейский!»

— А в хлопушки стреляли? — деловито спросила Паола. — Иисус Назарейский хлопушки очень любит. Еще можно лампадку в терновник продеть и за дверью вывесить.

— Про хлопушки не слышал. — Водитель покосился на нее с уважением. — А вот корова у меня хворала, так ее небесным камнем и квасцами вылечили!

* * *

Утром он проснулся от запаха горелой арабики — в комнату зашла жена хозяина мотеля, дебелая южанка с целой копной пружинистых черных волос. Сквозняк размашисто хлопнул дверью, Маркус понял, что забыл закрыть окно, и решил, что хозяйка устроит ему разнос за дождевую лужу на паркете. Но женщина улыбнулась и ловко закрыла створку одной рукой, удерживая в другой тяжелый медный поднос:

— В мотеле, кроме вас, никого, синьор, вот я и решила не накрывать в столовой, проще принести вам завтрак в номер. Ведь сегодня начало Великой недели!

— Ах да, я совсем забыл. — Он приподнялся на подушках и позволил поставить поднос себе на колени. Под простыней он был голым, и это было заметно, как ни садись.

— Патриарх Иосиф продан своими братьями в Египет, а бесплодная смоковница проклята! Вчера я была у мессы, а потом испекла голубиный хлеб.

Кофе показался Маркусу остывшим, но он благодарно кивнул. Разговоры о смоковнице его развеселили, он выпил кофе залпом, разломил булку и принялся намазывать масло, надеясь, что хозяйка скоро уйдет. Она стояла у окна, сложив руки на животе и с улыбкой разглядывая его голые ноги. Нужно было поддерживать разговор, и он спросил:

— Синьоре приходилось бывать в «Бриатико»? Я слышал, это старый георгианский особняк на обрыве, собираюсь сегодня поехать посмотреть.

— Да что там осталось от этого особняка! Все лопухами заросло с тех пор, как досталось безголовым грекам. — Хозяйка усмехнулась и присела на подоконник.

Маркус понял, что уходить она не собирается, и намазал маслом вторую половину булки.

— Вот раньше, — продолжала женщина, поправляя упавшие бретельки платья, — народ туда толпами ездил любоваться, по субботам бесплатные экскурсии водили. А потом старуха сдурела и отписала холм монастырю.

Маркус забыл имя хозяйки и решил про себя называть ее Колумелла. Перепонка между ноздрями была у нее и впрямь широковата, что придавало лицу наивный и хищный вид.