Картахена

Всю первую неделю мая комиссар допрашивал всех понемногу, ему нравилось приезжать в «Бриатико» и угощаться на веранде нашим соаве, которое подают в оплетенных бутылках. На самом деле соаве привозит в бочках один крестьянин из массерии в горах, в подвале под столовой его переливают в бутылки и дерут со стариков по двадцать монет за каждую. До меня комиссар добрался к концу недели, приехал один, вина пить не стал и сразу поднялся на третий этаж с таким сосредоточенным видом, как будто всю ночь про меня думал. Я в тот день работала с особыми постояльцами, с теми, кого надо с ложечки кормить, поэтому вышла к комиссару в клеенчатом фартуке, с салфеткой в руке.

– Петра, – сказал он, усевшись на подоконник в конце коридора, – у меня к тебе три прямых вопроса. Они ждут ответов таких же прямых, без этих твоих глупостей.

– Слушаюсь, господин комиссар, – сказала я. – Только меня ждет лежачий пациент, он голоден и хочет яблочного пюре.

– Наш разговор будет коротким. В начале марта в полицию позвонил постоялец «Бриатико», не пожелавший себя назвать, и сделал заявление о том, что у другого постояльца гостиницы имеется пистолет, на который нет разрешения. Звонивший сказал, что в свете последних событий полиция просто обязана провести у него обыск. Тогда на звонок не обратили внимания, но теперь, после гибели Диакопи, я должен разобраться. Ты понимаешь?

– Разбирайтесь. – Я встала перед ним, склонив голову и сложив руки на фартуке.

– Вопрос первый: что это был за пистолет? Вопрос второй: где он теперь?

– А третий вопрос: не я ли это звонила?

– Разумеется, ты, – сказал комиссар, глядя в окно на гуляющих в парке стариков. – А кто же еще! Сначала некто находит пистолет, звонит в полицию и прикидывается постояльцем отеля. Потом этот некто замолкает и больше не дает о себе знать. Потом Диакопи, который прикидывался капитаном, внезапно падает в море. А теперь ты стоишь тут и прикидываешься дурочкой.

– Я несколько раз говорила вам, что эти убийства связаны. Меня вы не слушали, зато анонимный звонок вас беспокоит. Или дело в том, что карабинеры получили выволочку из столицы?

– Ты скажешь мне, кто нам звонил? Я ведь могу и сам вычислить, если постараюсь.

– Послушайте. Я не звонила в полицию. Я подозревала капитана, это правда, я собрала на него улики, я хотела его ареста. Но вмешалось непредвиденное обстоятельство: капитан сам стал жертвой, и все мои умозаключения рассыпались.

– Не звонила? – Комиссар протянул руку и взял меня за плечо. – Тогда почему ты перестала появляться в участке и доставать меня своими рассуждениями? У тебя села батарейка?

– Ничего у меня не село. – Я попробовала освободить плечо, но он держал его крепко. – Ваш Диакопи такой же потерпевший, как мой брат и хозяин гостиницы. Значит, у меня нет подозреваемого. Мне надо идти работать, извините.

– Погоди, остался еще третий вопрос. Кой черт понес капитана купаться в таком опасном месте, да еще перед штормом? Может, у него там было свидание?

Тут он замолчал и уставился на меня. Пальцы у него были жесткими, и я вспомнила, как много лет назад меня схватил за плечо кондитер, поймавший нас с братом у себя на заднем дворе. Он сам был виноват: выставлял противни с печеньем на стол под открытым небом, уж не знаю зачем, может, у него кухня была тесновата. Мы пришли туда втроем, но поймали только меня, а Бри и его дружок удрали, распихав по карманам горячее печенье. Кондитер отвел меня домой, мама заперла меня в детской, а брат залез туда через окно и стал кормить меня раскрошившимися бисквитами. Я понимала, что они с дружком правильно сделали, какой смысл попадаться всем троим, но для виду обижалась и мучила брата целый вечер.

Прошло несколько минут, а комиссар все молчал.

Я подумала, что сейчас он положит руку на свою кобуру и скажет: «Ну, довольно ходить вокруг да около. Тебя, милая, видели в тот день на обрыве, в двадцати метрах от места гибели Диакопи. И после этого ты заперлась в прачечной и напилась в стельку. У нас есть показания пианиста, который прикидывается англичанином. И старшей сестры, которая прикидывается твоей подругой. Собирай вещи, и поедем в тюрьму».

– В тот день ему даже куртку пришлось надеть, – сказал наконец комиссар, продолжая сжимать мое плечо. – Какое уж тут купание, когда можно яйца отморозить. Яйца-то, в отличие от седины, у него были настоящие. Или нет?

Я сделала оскорбленное лицо, вывернулась из-под его руки и пошла к дверям палаты, стараясь держать спину ровно, а голову высоко.

– Представьте, лейтенант, эти подробности мне неизвестны, – сказала я, не оборачиваясь, и закрыла за собой дверь.

* * *

Убедившись, что комиссар уехал, я спустилась вниз к Пулии, рассказала ей про анонимный звонок, и, странное дело, она совсем не удивилась, только головой покачала. Пулия готовила эвкалиптовую ванну для синьора Аннибалло, он ее каждый вечер заказывает. Сам синьор уже разделся, сидел в предбаннике в махровом халате и листал автомобильный журнал.