Картина Черного человека

«Я не видела тебя уже два дня, и мне кажется, я начинаю сходить с ума. Мне то и дело слышатся звуки твоего голоса, а на улице кажется, что я вижу тебя. Сегодня я даже догнала мужчину, который со спины был на тебя похож, окликнула его. Он обернулся — и я увидела какое-то невзрачное драдедамовое лицо…»

Опять это идиотское, допотопное словечко! Боюсь, оно прилипнет ко мне, как репейник к собачьей шерсти, от него будет трудно отделаться…

Не найдя и здесь имени адресата, я отложила листок.

Письма кончились. Дальше в конверте лежала пожелтевшая от времени газетная вырезка.

Я развернула ее, разгладила.

Это был кусок старой газеты с фотографией и небольшой заметкой.

«Вчера в Выборгском районе открылся новый центр научно-технического творчества детей и юношества. Этот центр открыл в торжественной обстановке председатель комитета по делам молодежи Евгений Романецкий…»

На фотографии мужик лет сорока с гладким самодовольным лицом преуспевающего чиновника перерезал ленточку перед входом в какое-то здание. Вокруг стояли такие же чиновники, только рангом пониже, и два-три юных дарования — девочка с бантами, толстый мальчишка в очках и еще один, постарше, с косой челкой.

У главного мужика на фотографии были аккуратно выколоты глаза.

И тут я все поняла.

Я нашла то, что искала — имя и даже фамилию главного виновника сумасшествия и смерти Карины Фиолетовой.

Наверняка это он, Евгений Романецкий!

Все сходится. Две буквы на запонке, которую нашел в палате Карины доктор Чугунов, — это его инициалы, Е. Р.

Романецкий тщательно шифровал свои отношения с Кариной, он запрещал ей называть его в письмах — и она послушно соблюдала этот запрет, но не удержалась и сохранила газетную вырезку с его фотографией…

А когда он бросил ее — выколола на этой фотографии глаза…

С этого и началось ее сумасшествие.

Она кричала, рыдала, билась головой о стену, пока соседи не вызвали бригаду психиатров.

И единственная вещь, которую она пронесла в сумасшедший дом, — была запонка любовника с его инициалами…

В коридоре хлопнула дверь.

Это вернулась мать.

Теперь мы с ней остались в квартире одни, так, может, она все-таки была в магазине? Но нет, холодильник не лязгнул, стало быть, продуктов она не принесла. Ну, я так примерно и думала.

Я надеялась, что она уйдет к себе, но на сегодня мое везение закончилось.

Мать без стука вломилась в нашу с Петровной комнату.

— Чем ты здесь занимаешься? — проговорила она с порога, даже не переведя дыхание.

Все ясно: либо ей завтра на работу, либо нужно ехать в «Скворечник» насчет Поганца.

Так или иначе, она трезвая, потому что в психушке если учуют запах, то выгонят взашей. А я уже говорила, что если мать трезвая, то злая как ведьма, тут уж ничего не сделать.

Обычно в таких случаях я стараюсь не связываться, но сегодня был такой жуткий день, что я не сдержалась.

— А тебе-то что? — огрызнулась я. — Не помню, чтобы прежде это тебя интересовало!

— Не смей хамить матери! — воскликнула она с театральной интонацией. — Я тебя воспитала и имею право…

— Ты меня воспитала? Ты ничего не путаешь?

— Во всяком случае, я тебя родила! — Она немного сбавила обороты.

— И что?

— То, что я рассчитывала на твою помощь. Твой брат в больнице, и ты могла бы…

— Петровна, между прочим, тоже лежит в больнице, и только я ее навещаю! А ты даже не знаешь, где она! Видела бы ты эту драдедамовую палату!

И тут мать дернулась, как от удара, и попятилась. Лицо ее побледнело, а потом, наоборот, покраснело.

— Что ты сказала? — проговорила она чужим мертвым голосом и плюхнулась на диван.

— Что она лежит в жуткой палате чуть не на двадцать человек! Один храпит, другой стонет, третья скандалит!

— Нет, не это… другое… ты сказала слово… это слово… откуда ты его взяла?

— Какое слово? — я недоуменно взглянула на мать. — Драдедамовую, что ли?

— Ты с ним виделась?! — теперь мать вскочила с дивана и буквально позеленела. — Ты без моего ведома встречалась с Евгением? Как ты его нашла? Как ты посмела?

Глаза ее дико сверкали, она подбежала и схватила меня за плечи, едва не опрокинув стул, так что я оттолкнула ее и встала.

Теперь она никак не смогла бы до меня дотянуться, и я немного успокоилась.

Первой мыслью моей было, что мать сошла с катушек на почве белой горячки. То есть, выражаясь по-простому, словила белочку.

Но нет, такое бывает, если человек пьет без просыпу, а мать в последнее время из-за Поганца с этим делом подзавязала.

Тогда, значит, нервы не выдержали от долгого воздержания?

— Мам, ты чего? — я попятилась. — Ты о ком говоришь-то? Ты что — его знаешь?