Картинные девушки. Музы и художники: от Рафаэля до Пикассо

«…Серов понял мой характер, придал мне непринуждённую позу, очень мне свойственную, и казалось, удача будет полная. Однажды во время сеанса влетел Дягилев и с места в карьер напал на Серова, стал смеяться, что тот пишет даму в декольте при дневном освещении. Это было до того неожиданно и с первого взгляда так смело, что Серов смутился и, поддавшись его влиянию, тут же зажёг электрическую лампу с жёлтым абажуром. Эта перемена освещения дала мне жёлтый рефлекс на лице и совершенно убила удачный колорит портрета. Но, несмотря на желтизну лица, мне всё-таки очень нравился этот портрет, и, когда он был готов (в 1898 году), я повесила его в кабинете мужа в его отсутствие. Вернувшись и увидав его, муж пришёл в такое негодование, что приказал вынести его вон и сделал мне снова самую тяжёлую сцену, говоря, что предпочитает видеть на своих стенах олеографии, нежели такие карикатуры. Когда Серов, увидав князя и не дождавшись от него ни одного любезного слова, сам вызвал его на разговор о портрете, князь очень сухо ответил ему: “Позвольте мне не высказываться. Когда человек молчит, это значит, что он не хочет сказать чего-нибудь неприятного”. С тех пор Серов сделался моим отъявленным врагом, несмотря на то что я лично всегда ценила его талант и приветливо встречала его. Он никогда не мог простить мужу его слов и совсем не по-рыцарски вымещал их [свои обиды] на мне…»

Наше Талашкино

Помногу общаясь с художниками, Мария Клавдиевна в ту пору не могла всерьёз назвать себя их коллегой, да и не пыталась встать вровень с Репиным или Серовым. В талашкинский период княгиня поддерживала живописцев (как, впрочем, и скульпторов) морально и финансово, позировала им для портретов (а Трубецкому – для скульптуры, в которой, впрочем, тоже разочаровалась). Она помогала найти заказы, вдохновляла на трудовые подвиги, предоставляла художникам стол и кров на протяжении долгих месяцев, развлекала их по мере сил как в деревне, так и в Петербурге – в числе прочего музыкальными вечерами, в которых участвовали Скрябин и Чайковский, высоко оценивший пение княгини (исполняла она его романсы) и позировавший ей для карандашного портрета. Свою ценнейшую коллекцию акварелей Тенишева передала в дар Музею Александра III (теперь это Русский музей в Санкт-Петербурге) – отчасти потому, что хранить её теперь было негде. Коллекция стала занимать слишком много места, а держать акварели на свету было нельзя. Да и князь Вячеслав Николаевич начал ворчать по поводу чрезмерных затрат…

А ведь Тенишева интересовалась тогда в большей степени не музыкой и даже не живописью, но историей русской старины и благоустройством крестьянской жизни в Талашкине. Киту перевела сюда из Хотылева своё обожаемое детище – конный завод, ну а Тенишева загорелась новой идеей: открыть сельскохозяйственную школу на хуторе Флёново, соседствовавшем с Талашкином и также приобретённом князем в собственность. Вскоре закипела жизнь, появилось здание школы с библиотекой, сад, пасека и огород. Для учеников выписывались специализированные журналы и книги, которые, к огорчению Марии Клавдиевны, никто не открывал, но в целом от учащихся не было отбоя, а местный балалаечный оркестр под управлением Лидина с успехом «гастролировал» в Смоленске.