Карты четырех царств.

— Так то Ул, — растирая ещё не возникший синяк, смутился Тан. По горящим щекам сделалась внятно: он безмерно рад быть в шутку названным «сынок». — И зачем вы переиначили имя? Мы выбрали, и матушка Ула сказала: можно. И…

— И зовите, как пожелаете. Но Ульо — наше родовое имя, как и Сэн, Эньо, Тос, Оссэи, и ещё семь иных. — Сэн взглядом указал место очередного удара: солнечное сплетение. Дал время обдумать защиту и исполнил приём медленно, плавно. Чуть улыбнулся, отражая такую же медленную и плавную защиту, чтобы сломать её и пробить, и повторить урок ещё трижды разными способами, быстрее и быстрее. — Род Донго очень древний. Нам приходится следовать некоторым правилам, хотя бы таким необременительным. Прочие мы нарушаем… Ты недостаточно гибко и мягко блокируешь. Так и ломают руки, на раз. И — раз!

Тан вскрикнул, отлетел и впечатался спиной в беседку. Было слышно, как хрустнули кости. Хотя, конечно, расчёт Сэна очередной раз оказался безупречен: ушиб, не более. Едва ученик поднялся на ноги, Сэн пригласил атаковать и, защищаясь, плавно повторил все блоки, использованные против него только что. Сэн цокал языком, отмечая ошибки или ответственные моменты. Затем отвернулся и подмигнул сыну.

— Ульо, не сопи. Алый ноб дышит тихо. Азарт мы проявляем лишь в блеске волос и глаз… Отдай нож, пока мама не лишила нас обеда. Видишь, она молчит и не смотрит на нас. Мы провинились. Будем плохо себя вести, мама вспомнит, что за оградой столица, а в ней дворец, а во дворце всякие разные дяди и тёти, которыми наша мама играет ловчее, чем мы — ножами… Мама великий человек, — Сэн грустно улыбнулся. — Мама умеет играть живыми, а я лишь выбиваю из игры указанных ею негодяев… и часто насмерть.

Нож будто сам собой выпорхнул из руки малыша, оказался сперва в пальцах Сэна, а затем в ножнах. Сэн рухнул в траву, раскинув руки и стал смотреть в небо. Лия виновато промолчала. Она чуяла всей душой: за сказанным прячется большая боль.

Выбивать из игры худших, такова участь алых. Они — ярчайшие и сильнейшие — воплощают собой справедливость, за ними подлинный суд чести. Но разве не по цвету крови их зовут — алыми? И разве Сэну легко наставлять малыша в причинении ущерба жизни, когда тот не научился толком выговаривать слова? Мальчик растёт молчаливым… пугающе сосредоточенным и молчаливым. По весне он первый раз заговорил: скрипнула калитка, по хрупкому утреннему ледку, по прошлогодней мёрзлой траве, уже зеленеющей в надежде на новое тепло, прошуршали шаги… и Ульо обернулся, улыбнулся и сказал «папа». Откуда слово-то вызнал?

— Пока меня лично не пригласит обхитрившийся дальше некуда князь, я ничего не вспомню. Не нужны мне игры столицы, — Лия прищурилась и добавила мстительно: — Ещё ему придётся принести извинения. Надеюсь, он не захочет унижаться в ближайшее время.

— Захочет, — зевнул Сэн и прижмурился. — Жена, что за дрожь в голосе? Слушать тошно… ты на себя не похожа. Ты у меня паучиха, уж прости, но так я тебе льщу. Ты паучиха, я — шершень. Ты плетёшь заговоры, я — рву. Мы несовместимы, я слышу такие глупости даже на базаре. Хотя на мой вкус только ты способна ужиться со мной. Ты ни разу не спросила, от чьей крови я отчищаю клинок. Не требуешь богатства и не попрекаешь за отсутствие дома. Не спрашиваешь, где меня носило всю ночь. Безупречная жена алого, да!

— Трудно убивать людей? — тихо и серьёзно спросил Тан.

Он загрузил траву в корзину, умял и теперь ждал, пока малыш Ульо подёргает и потыкает вялую зелень, посильно участвуя в уборке сада.

Сэн резко рассмеялся и смолк. Лия виновато повела руками, глядя на Тана — мол, ну ты и ляпнул!

— Убивать людей очень легко, а вот принять себя такого ужасающе трудно, — раздумчиво сообщил Сэн. Сел, встряхнулся, выбрал из волос травинки. — С некоторых пор мне стоит больших усилий вытянуть саблю из ножен, она сопротивляется. Бес Альвир, друг Дорн, хэш Лофр… хотя он — только в бою чести по очень вескому поводу… кто ещё? Омаса, если однажды смогу доучить его до нужного уровня. Конечно же Рэкст, если он жив. Пожалуй, еще кроткая Чиа, — Сэн кивнул. — Да. Кроме них в честном бою никто в городе не заденет меня. Но ты спросил о мести, а не о смерти как таковой? Я слышу в голосе дрожь и вижу на лице тень. Алые не могут себе позволить месть, Тан. Из мести выходит резня, а не бой. Начав резню, алый с моим даром уничтожит силу крови рода во веки вечные. И себя уничтожит.

— Так ведь он не человек, а бес! — тяжело дыша, выговорил Тан.