Карты четырех царств.

В особняке ощущалось много посторонних: Нома понатащила сюда больных и без боя сдала дом всевозможным нищим и проходимцам… Вервр по запаху выбрал нужную комнату, оставил Ному сидеть на краю кровати и так же тихо — а зачем создавать кривотолки о юной нобе? — скользнул назад к двери, прикрыл ее за спиной. Постоял, улыбаясь ночи.

Камень с души! Оказывается, быть прощённым — это почти что взлететь. Даже голова кружится. Надо ещё постоять, а затем уж найти Эмина. Ведь упрямец не просто так приходил. У него была цель, в голосе звучало… напряжение? Определённо так!

— Было удобно ненавидеть вас, — беззвучно выдохнула Нома в своей спальне. Зашуршала одеялом, легла. Обхватила подушку, прижалась к ней горящим лицом и прошептала в пуховый бок: — Чем ещё мне защищаться от того, что я люблю вас? Ведь я человек, а вы… а вы меня даже не дослушали.

Вервр тупо пронаблюдал, как струйками озноба убегают из сознания мысли… Он будто повис в пустоте, и долго не был способен двинуться: не ощущал себя, словно рассыпался в пыль… Наконец, усилием воли Ан заставил себя шевельнуться. Сделал первый шаг. Побрёл, мотая головой и не решаясь дышать. В затылке болью чужого ожога билась мысль: для вервра, если не лгать себе, имеется две причины игнорировать чью-то территорию. Определённо — две. Он сразу назначил удобную: чувство вины! Хотя сам же велел Эмину сажать как можно больше роз. Зачем? Полезно для выздоравливающих, — так он сказал. Но саженцы подбирал — сам… Чуть позже велел выращивать перец, после добавил тимьян, душицу, тмин… Назвал затею аптекарским садом, и потому для каждого нового растения с сильным запахом легко находилась веская причина появления в саду. Сажать же вервр велел у ограды…

Выйдя в парк, вервр сгрёб в охапку полклумбы роз и втянул всей грудью их могучий запах. Как будто для вервра «тот» запах, особенный, хоть чем-то перебивается.

— На, грызи. Зубы у тебя, как у волчицы.

— А-рр!

Вервр вздрогнул: второй раз за ночь к нему подобрались незамеченными. И второй раз причина в гнусном, свойственном жалким людишкам, самокопании. Плохо.

— Привет, пап! Будешь сушёную воблу? Во, икра. Бара добрый, Бара отдаёт мне вкусненькое. Ну, хоть не ворует, а ведь соглашался, стоило попросить, — в голосе Аны звенело веселье, и издёвка у неё получалась не злая, а ласковая.

Вервр ещё раз втянул запах роз. В голове немного прояснилось.

— Хорошо, что ты переупрямил себя и гостишь в особняке, — хихикнула Ана в ухо, подкравшись вплотную и обнимая со спины. — Гости, я не против. Если честно, я ужас как боялась худшего. Нома так себе, и нос у неё острый, и коленки, и характер. Я в целом… против. Даже очень. Даже так, что зла на неё.

— О чем ты? — Бара беззаботно зевнул, выбрал на розовом кусте плотный бутон и сорвал. Глупо бухнулся на колени и протянул Ане на вытянутых ладонях. — О несравненная победительница, три боя из пяти ваши, я растоптан и смят.

— Вообще-то четыре, и твои, я ведь знаю: кое-кто жульничал, — надулась Ана, но цветок взяла. — Пап, ты в дом или в беседку? Я принесу одеяло.

Вервр молча ткнул пальцем в вязкую и безнадёжную ночь. С тоской подумал: не стоило позволять Номе начинать разговор. Совсем не стоило!

На полу беседки Ан долго ворочался. Отчаянно хотелось выть. Да и луна — вон она, чуется кожей, а стоит открыть рот, на языке проступает особенный привкус — лимонно-солёный, кровь пополам с печалью… Так бывает незадолго до полнолуния.

Мысли зудят, копошатся. Как он, взрослый до полной древности, мог докатиться до самообмана? Как умудрился начисто проигнорировать и запихнуть в бессознание выводы самоанализа, вошедшего в привычку? Как случилось всё перечисленное? Ведь так называемый «запах» для вервра — лишь проявление примитивного инстинкта сдвоенного сознания, а вернее, функция его звериной половины… Запах сродни людской влюбленности, он порабощает юных и пылких. Но бывший друг Шэда — высший вервр. Он достиг того уровня развития, когда может свободно контролировать и корректировать все процессы физического тела, и не только их.

Он в первую встречу с Номой отметил странность и назвал её «запах молодости». И то была воистину ностальгия по юности. Пора пробуждения и изначального любопытства у любого создания, даже и бессмертного — одна, неповторимая… Запах молодости — он и есть ностальгия, не более. Или все же — более? И еще Ана с такими внятными намеками, она-то откуда взяла свои выводы?

Нет. Стоп! Запах — лишь побочный эффект, маскирующий нечто более глубокое, чем примитивное влечение… притяжение? Да к чему там тянуться, тощая немочь, ребёнок, вдобавок — недокормленный и вечно пребывающий в переутомлении.

— Схожу в порт, — Ан сдался бессоннице.

Отбросив одеяло, вервр старательно его смял, будто можно так вот спрятать докучливые мысли. Не преуспев, Ан помчался через парк, перемахнул ограду, нырнул в переулок, в три прыжка миновал его. Остановился. Вдохнул пыльную городскую ночь, немного успокаиваясь… и без спешки двинулся вниз, к морю, в густеющих запахах рыбы и сырости, помоев и очажного дыма.