Карты четырех царств.

Ещё он знает, что Тосэн прав. Нельзя прожить долгую жизнь за чужой спиной. Рано или поздно придётся потерять эту часть детской наивности — веру в добрый и справедливый мир, где тебя кто-то обязательно защитит. А ещё это очень важно: первый раз увидеть страх глаза в глаза и решить, кто он тебе и что он с тобой может сделать. Что ты позволишь ему сделать! Хуже страха только полное бессилие, и его тоже придётся однажды пережить и принять. Вервр скрипнул зубами и нагнулся, почти готовый скользнуть вниз. Он сознавал, что частью души ненавидит себя за решение не вмешиваться, а другой частью презирает за слабость, за желание вмешаться.

— Беги, — губы снова нарисовали беззвучный совет.

Бегала Ана так, что у стаи не было никаких шансов догнать! И лазала по стенам прекрасно, и видела в темноте великолепно, и…

— Могу я спросить вас, — сказала Ана, и вервр вздрогнул, поскольку ожидал чего угодно, но не этих слов и не этого тона, по-прежнему вежливого и чуть огорчённого.

Ана прошлёпала босыми ногами мимо ошарашенных ближних вожака и встала прямо перед тем мальчиком, которого вервр счёл интересным. Ана нагнулась и смотрела теперь в макушку неподвижного молчуна.

— Им нужны мои деньги и зубы. Вам тоже? Прошу, ответьте. Мне важно знать.

— Вэй-наа… чудеса, — протянул вожак. — Наглый сопляк. Пора его…

— Безразлично, — едва слышно выговорил молчун и снова впал в оцепенение.

Стая подалась вперёд… и тоже замерла, ведь вожак не договорил, прерванный молчуном. И, — шире улыбнулся вервр, расслабляя пальцы и стряхивая каменную пыль, — вожак не посмел перебить парнишку, имеющего право сидеть у него за спиной и вообще — где угодно… Тот, кстати, снова был неподвижен, как каменная статуя. Даже дышал столь слабо и редко, что одному вервру это было заметно.

— Папа так же говорит, и часто, — Ана разогнулась и уставилась на молчуна сверху вниз, да ещё и руки упёрла в бока, как при разговоре со своим, знакомым. — Он врёт. Вы тоже.

— Стратегия двенадцать, — прошелестел неподвижный мальчик.

— Книга о сорока стратегиях, папа её наизусть знает, — оживилась Ана. — Двенадцать… Ага, знаю. «Когда противники превосходят тебя, выбери бегство». Хороший совет. Но я не могу. Папа велел ждать здесь. Папа сказал, что слабые живут в кольце страха. Папа сказал: смотри, с кем заговаривать, а с кем нет. Ещё папа…

Мальчик медленно и вроде бы нехотя запрокинул голову, чтобы от пыльных босых ног и до лохматой чёлки осмотреть того, кто смог его разговорить.

— Мой дед, пусть и по ту сторону жизни ему дастся вдоволь воды, сказал: живи сам и дай жить другим. Я здесь никому не мешаю. Мне никто не мешает. Да будет так.

— Пусть дастся ему вдоволь воды, — тихонько вздохнула Ана, вежливая к старым. Кивнула и отступила на полшага. — Всё равно врун.

Молчун не отозвался, уйдя в себя, как в нору — очень глубоко, так глубоко, чтобы не иметь повода нарушить унаследованную от деда мудрость.

Цвирк! Косо проскрежетал по стене первый брошенный камень. Вервр дёрнул головой, вроде бы помогая Ане уклониться. Он не зря год таскал её по южным пыльным городам и вовлекал в площадные представления, ставя к дощатому кругу, под полет метательных ножей. Толпа щедро вознаграждала слепого, Ана училась уклоняться, ни на что не отвлекаясь. Она и теперь не сделала ни одного лишнего движения: пропустила камень мимо щеки, вплотную, отворачиваясь от молчуна и вроде бы случайно избегая удара…

Один из ближних сунулся схватить за руку, Ана юркнула под его локоть и пошла дальше, ужом протиснулась мимо ещё двух рычащих недорослей. Нагнулась, пропуская второй камень — и подобрала веник.

— Снова мести-скрести, полно работы, — глубокомысленно сообщила себе самой Ана и тяжело вздохнула.

Вервр висел над крышей мазанки, цепляясь пальцами за край стены в ненадёжном, противоестественном для человека положении. Он уже спрыгнул — и ещё не упал… он уже мысленно убил — но ещё не нанёс ни одного удара.

Вожак вскинул руку, медленно опустил её раскрытой ладонью вверх — и получил от ближнего крупный камень. Стая, готовая рвать и грызть, замерла, ожидая решения, известного заранее. Вожак был унижен поведением чужака, ни разу не пожелавшего заметить главного на всю улицу недоросля. Вожак жаждал мести и самоутверждения. Он даже забыл о возможности выманить у жертвы деньги.

— Ты уже мёртв, — внятно сообщил вожак, замахнулся и бросил камень.

Вервр рухнул со стены — и снова вцепился в неё над самой крышей, скалясь от азарта, смешанного с озлоблением. Он сделал выбор, он нарушил свои же правила жизни — но в нем не нуждались!

Молчун вдруг оказался стоящим перед вожаком, спиной к нему! Брошенный камень не долетел до жертвы: он был запросто пойман и зажат в клещах большого и указательного пальцев молчуна, который опять замер статуей. Он наблюдал за Аной, не вмешиваясь: вот она хладнокровно всадила указательный палец в ямку меж ключиц прихвостня вожака, ближнего и самого опасного. Вот отступила на полшага, осмотрелась…