Кащенко

Остались после него и другие достижения — не такие красивые, заметные, но совершенно необходимые для жизни города. Это строительство нового Мытищинского водопровода и устройство городской канализации. Водопровод в Москве существовал и до Алексеева, но старый, построенный еще при Екатерине II. Пролегал он от Мытищинских ключей в Подмосковье до Сухаревой башни. Вода из него поступала в фонтаны и бассейны, расположенные в разных частях города, а уже оттуда водовозы и водоносы разводили и разносили ее по домам москвичей. Но дело даже не в устаревших технологиях — ресурсов старого водопровода не хватало для постоянно растущего города. Некоторым удаленным районам приходилось брать воду из прудов и ключей, многие пили и вовсе из Москвы-реки. Такой способ приводил к печальным последствиям — эпидемиям кишечных заболеваний и повышенной смертности среди горожан. При массовом строительстве доходных домов и вовсе начался настоящий водяной коллапс, многие квартиры оказались полностью лишены водоснабжения, поднимать воду на верхние этажи водоносы отказывались.

Алексеев соорудил новый водопровод всего за два с половиной года. Это и сегодня удивительно быстро для такой огромной системы, а по тем временам подобный проект и вовсе можно назвать фантастикой. Новый водопровод действительно вызывал ассоциации с фантастической литературой — 116 километров труб с пожарными кранами через каждые 100 метров. Разумеется, обошелся он в немалую сумму — пять миллионов 883 тысячи рублей. Это значительно превышало рассчитанную смету, и разницу городской голова оплатил из собственных средств. К тому же он полностью на свои деньги построил Крестовские водонапорные башни.

Канализацию пришлось и вовсе создавать с нуля. До того ее не существовало ни в каком виде и Москва тонула в смраде нечистот. Отходы жизнедеятельности складывали в специальные ямы, вырытые во дворах, а по ночам приезжали специальные телеги, груженные бочками, и вывозили накопившееся. Система очистных сооружений, созданная неутомимым градоначальником, подняла бывшую столицу на совершенно новый, европейский уровень. Алексеев мыслил глобальными категориями и думал о будущем. Иногда это приводило к некоторой излишней радикальности — например, он целенаправленно боролся с деревянными домами как рассадниками пожаров. Принял закон, запрещающий в черте Садового кольца строительство новых строений из дерева и ремонт старых. Однажды он приехал вместе с обер-полицмейстером Власовским на пожар деревянного дома ветеринарного врача С. Г. Гаврилова по Афанасьевскому переулку. Городской голова, осмотрев место бедствия, сказал собравшейся толпе москвичей: «Ну, слава Богу, еще одним деревянным домом в Москве меньше!»[27]

Такая позиция, конечно же, вызывала не только радость от прогресса, но и недовольство конкретных людей, но в целом москвичи очень любили своего градоначальника.

Также доставалось от него извозчикам, которых он почитал за транспорт неудобный и отживающий свой век. Он видел будущее за общественным транспортом, в частности за конкой. В одном из своих выступлений в Думе в 1887 году мэр сказал, что «будущность конно-железных дорог нигде не представляется настолько блестящей, как в Москве… Нужно изыскивать все способы для того, чтобы дать возможность распространяться этой сети по нашим улицам и удовлетворять насущной потребности нашего населения по передвижению». Он также лоббировал закон о приоритете конно-железных дорог: при приближении вагона конки извозчики обязаны были немедленно очищать путь, направляя возы и экипажи вдоль улицы в ряд.

Одной из первоочередных задач городской голова Алексеев считал благоустройство городских мостовых. И неудивительно — проблема плохих дорог в России даже вошла в поговорку. По свидетельству И. А. Слонова, вспоминавшего дороги древней столицы 1870-х — начала 1880-х годов, «самым главным московским отпечатком были московские мостовые. Это было нечто невозможное. Вымощенные крупным булыжником, всегда грязные и пыльные, с большими ямами, а зимой глубокими ухабами, они всегда были египетскою казнью москвичей. На них часто происходили аварии, калечились лошади, ломались экипажи… Часто страдали и седоки, ломая себе руки и ноги»[28].