Кащенко

Краснокирпичные корпуса имели высокие потолки и стены толщиной в 70 сантиметров, в окна вставлялось специальное сверхпрочное стекло. Всё делалось согласно грандиозному плану, разработанному архитектором Л. О. Васильевым. Пожалуй, и дворцы не строились так качественно, как это пристанище для сумасшедших. Разумеется, средств на такую стройку потребовалось запредельно много. Сохранились точные цифры общей сметы: 823 тысячи 372 рубля. Насколько велика эта сумма? Можно попытаться подсчитать, сопоставив ее со стоимостью основных продуктов питания или с жалованьем представителей «вечных» профессий, например, учителя или врача. Но есть один факт, дающий точное понимание картины без всяких подсчетов — весь бюджет Московской городской управы на тот момент составлял 489 тысяч 510 рублей.

Любой другой начальник в такой ситуации либо сильно урезал бы масштаб проекта, либо вообще отложил бы стройку до лучших времен, но не Алексеев. Он не согласился ни на удешевление, ни на отсрочку. Предложил начать строить прямо сразу, за счет имеющихся средств, а параллельно собирать недостающие. Сбором он занимался лично — вложил немало от себя и обратился к своим товарищам по сословию, московским купцам. Многие откликнулись и внесли значительные суммы; полный список благотворителей ныне хранится в больничном музее. Там можно посмотреть и конкретные суммы: Т. И. Назаров — 50 тысяч рублей, супруги И. Д. и А. В. Баевы — 200 тысяч рублей, С. Т. Морозов — 100 тысяч рублей, В. Е. Морозов — 60 тысяч рублей, Е. А. Кун — 143 тысячи 40 рублей.

Самое крупное пожертвование совершил в октябре 1890 года тот самый Фрол Яковлевич Ермаков, вошедший в историю с коленопреклонением. Внучатая племянница Алексеева, как уже говорилось, не верила, что такой уважаемый человек стал бы унижать городского голову, но ведь за фактами может стоять и не тот смысл, что кажется при поверхностном знакомстве. Первый русский хлопковый магнат, инженер-механик и благотворитель Н. А. Варенцов описывает эту историю очень подробно, и она предстает в несколько ином свете. Согласно воспоминаниям Варенцова, «выслушав голову, купец с раздражением ответил: „Жертвуй, все жертвуй! Ну а что мне от этого, ведь никто в ножки мне не поклонится“. Алексеев снял с себя цепь, бывшую на нем как эмблема городского головы, положил на стол и, к необычайному изумлению Флора Яковлевича, повалился к нему в ноги, касаясь лбом пола: „Кланяюсь и прошу вас… ради массы страждущих, несчастных и бесприютных больных, не имеющих возможности лечиться, пожертвовать на это доброе дело!“ Обескураженный Ермаков встал, пошел в кабинет, откуда вынес чек на 300 тысяч рублей и вручил Алексееву»[34]

.

При всем самодурстве и амбициозности было в московском градоначальнике по-отцовски заботливое отношение к своему городу и к его жителям, особенно самым бесправным. Ему искренне хотелось, чтобы несчастные и жалкие сумасшедшие тоже радовались жизни. На Канатчиковой даче всё было продумано для этого. Два симметрично расположенных отделения — мужское и женское — каждое из четырех двухэтажных кирпичных корпусов. В центре между ними — больничный храм и приемное отделение. А позади — множество хозяйственных построек: кухня, баня, котельная, мастерские, цейхгаузы. Алексеев настоял, чтобы здания по возможности соединялись друг с другом теплыми переходами, он думал о комфорте больных и тех, кто будет с ними работать. Наверняка он с большим нетерпением ждал открытия своего детища, но судьба не позволила ему увидеть этот прекрасный момент…

История гибели выдающегося московского градоначальника потонула в еще большем количестве легенд, чем его падение на колени перед купцом ради строительства психбольницы. Даже факты в разных источниках описываются по-разному. По одной версии, Алексеев пошел провожать посетительницу и в дверях столкнулся с молодым человеком, который несколько раз выстрелил в него из пистолета. Человек этот якобы считал, что изобрел лекарство от инфлюэнцы, пытался попасть со своей идеей на прием к градоначальнику, но его не пустили. По другой — сумасшедший (его звали В. С. Андрианов) все-таки попал на прием и стрелял в Алексеева прямо в кабинете. Есть информация, что в кармане убийцы нашли записку: «Прости. Жребий пал на тебя». Подробности дела старательно не разглашались, будто бы по желанию императора Александра III, что тоже не очень логично, поскольку царь неплохо относился к московскому градоначальнику. Известны слова самодержца, сказанные после гибели Алексеева: «Я любил его за то, что не занимался политикой, а только делом».