Касьянов год

— Можем, — подтвердил Прозумент. — И давно бы сделали, но никто не хочет ссориться с самим Марголиным. А тут еще Гудим-Левковичи — им ничего не стоит натравить на нас Трепова. Говорят, дочка губернатора собралась за кого-то из них замуж. Нет, нам, евреям, лучше сидеть тихо.

— Бродский тоже еврей.

— Да, но какой! Коммерции советник, совладелец Александровского общества сахарных заводов. Вы знаете, что это такое?

— Самое большое в России по фабрикации сахара.

— Вот! Тринадцать заводов. На них изготовляют четверть всего русского сахара. Четверть, представляете?

— Лев Моисеевич, мне пора идти, — стал собираться Лыков. — Я могу взять с собой эти бумаги?

— Берите.

— Мне еще понадобится ваша переписка с Мерингом по вопросу долга.

— Зачем? Показать ее Витте?

— Да. Ведь зять сейчас поет ему сладкую песню, что все хорошо и беспокоиться не о чем.

— Но вы только что обещали мне а-но-ним-ность.

— Обещал. А теперь думаю, что вам надо перестать бояться. Меринг заигрался, пора его остановить.

Прозумент неожиданно легко согласился. Видимо, возможное участие Бродского придало ему уверенности.

— Хорошо. Я сделаю заверенные копии к следующей встрече. Договоры подряда, акты приема-передачи работ, расчетные ведомости…

— И хотя бы одно письмо самого Меринга. Такое, где он объясняет, что не может заплатить в срок.

Прозумент кивнул:

— Будет, и не одно.

— Еще просьба. Долгов Меринга перед вами может оказаться недостаточно. Я хочу поговорить с кирпичниками, которым КАДО тоже не платит. К кому лучше обратиться?

— К Арешникову, — без раздумий ответил старик. — Это серьезный деловик, один из первых по оборотам. Он арендатор Лаврского завода.

— В Лавре тоже делают кирпич?

— В больших количествах. Их кирпич по качеству лучший в городе.

— И что, монахи обжигают глину? — не поверил сыщик.

— Ай, какие монахи? Обычный завод, как все. Только деньги на него дала Лавра. И контора находится на ее земле, в Зверинце.

— В каком зверинце? В Киеве есть зоологический парк?

— Зверинец — это место за Печерском, край города. Там людей почти что нету. Маленькая слободка.

— Но почему Зверинец?

— Откуда я знаю? — пожал плечами старик[23].

— Значит, Арешников — крупный производитель кирпича? Тогда мне надо с ним познакомиться.

— Он, кстати, сегодня про вас спрашивал.

— Вот как? В связи с чем?

— Ну, не именно про вас, а вообще про ревизора, которого сюда прислал Витте. Вы, Алексей Николаевич, знаменитость в кофейне Семадени. Никто, кроме меня, вас в глаза не видел, но слышали о ревизоре все.

— А спросил один Арешников… Расскажите мне про него. Что он за человек?

— Основательный, — категорично заявил Прозумент. — На заводе порядок. Качество дай бог каждому. А еще Яков Ильич мне однажды помог, хотя я до сих пор не понимаю, как он это сделал.

— Кирпичник помог подрядчику? Это чем же? Срок поставки не нарушил?

— Смешно вам, а у нас тут разное случается. Помог он мне не как подрядчику, а как домовладельцу. У меня, видите ли, есть доходный дом на Нижне-Владимирской улице. Новый, на шестьдесят квартир. Выстроил я его два года назад и тогда еще не понимал, как правильно с него выгоду получать. И по незнанию сдал весь дом управляющему в арендное содержание, целиком. Некогда было самому искать жильцов, торговаться с ними, выслушивать их глупые требования… А тут один раз сдал и сиди, получай доход. Так мне тогда казалось.

— Я догадался, — подхватил надворный советник. — На максимальный срок сдали? Ох, зря.

— Не сообразил, — развел руками Лев Моисеевич. — Никогда у меня прежде не было домов для сдачи внаем. Я и подумал, что все просто. А вот не просто оказалось.

Это был новый бич домовладельцев. Впервые проблема обрисовалась в Петербурге, а потом пошла по всем крупным городам. Максимальный срок сдачи недвижимости в аренду по закону — двенадцать лет. И многие собственники так и поступали. Вручали свое имущество управляющим, а некоторые даже старшим дворникам. Те быстро поняли свой профит. Арендная плата оговорена на двенадцать лет вперед. А цены, по которым сдаются квартиры, вдруг стали расти и расти. Разницу дворник кладет себе в карман, выкручивает руки жильцам, раз в полгода повышает плату. Не хочешь — иди вон, других найдем. А тот, кто построил дом, вложил в него свои деньги, получает малый доход, который не меняется все двенадцать лет. Сделать ничего нельзя: договор аренды заключен в соответствии с законом.

— Когда вы поняли, что вас обворовывают?

— Через шесть месяцев, когда узнал случайно, что плату управляющий повысил сразу втрое. Ай, нехороший он человек! Мне давал с квартиры двести рублей, а себе брал пятьсот пятьдесят. Мой дом, я его строил, затратил капитал, ночей не спал, переживал, отказывал себе во всем. А теперь Мовша Ивантер забирает доход. Палец о палец не ударив и ни копейки не вложив. Как так? И ничего нельзя изменить, я сам подписал договор. На двенадцать лет! Ай, старый дурак…

— Что вы предприняли?