Касьянов год

— Не надо, это обычные деловые расходы, они предусмотрены в бюджете. Мы уже продаем лес в шахты Донбасса. А вот в генерал-губернаторство — нет.

— Нам будет о чем с ним поговорить, — обрадовался старик. — Ну а теперь я вас слушаю.

— Меринг уехал в Петербург, вместе с женой.

— Знаю.

— Вот как? Кофейня Семадени уже разнесла эту весть?

— Таки да.

— Михаил Федорович явно хочет оправдаться перед тестем. Мне нужны цифры и факты, чтобы перебить его слова. Это в ваших интересах.

— Ну, тут бы я поспорил… Ссориться с Мерингом мне не с руки.

— Почему, Лев Моисеевич? Он должен вам денег и не отдаст их по-хорошему. Чем быстрее выяснится, что Витте не поддерживает своего родственника, тем быстрее наступит его банкротство. Вы хоть что-то получите от ликвидации имущества.

— Ах, господин чиновник особенных поручений! Я…

Тут в дверь постучали, и вошел сын с подносом. На нем стояли два стакана чая в серебряных подстаканниках и хрустальная сахарница.

— Спасибо, Изя. А теперь выйди, у нас секретный разговор.

Студент безропотно удалился, но бросил на отца беспокойный взгляд.

— Он все боится, что я по стариковской глупости во что-нибудь вляпаюсь, — пояснил хозяин гостю. — Что я рамолик. Вы знаете это слово?

— Да. Сын любит вас, что же тут плохого?

— Я и не говорю, что это плохо. Ведь все для него. Гроб, что ли, банкнотами оклеивать? Капитал ему оставлю. Я тоже его люблю, наверное даже больше, чем он меня. Но это всегда бывает с молодыми: им некогда думать о стариках, столько более важных дел у молодых… Так вот. За Меринга вступятся все Гудим-Левковичи, сколько их ни есть в Киеве. Зачем мне такие могущественные враги?

— Гудим-Левковичи? Я видел мельком одного, правителя канцелярии губернатора. Еще, говорят, есть банкир.

— Есть. А также другие Гудимы: спиртозаводчик, член Окружного суда, предводитель дворянства… И все они заодно.

— Чем им так нравится Михаил Федорович?

— Гудимы входят в состав акционеров домостроительного общества.

— Ну так оно скоро лопнет! — воскликнул сыщик.

— Когда лопнет, тогда эти надутые индюки и поймут. А до той поры… У меня сын студент. Мало ли что? Потом, есть еще богач Марголин, он тоже обидится за Меринга.

— А богач Бродский? Он станет на вашу сторону в случае чего.

Прозумент задумался.

— Марголин уже, считай, упустил домостроительное общество, — сказал он с расстановкой. — Упустил. А у него есть одна черта характера: он умеет договариваться. Это значит что?

— Что?

— Ай, вот что: они с Бродским ударят по рукам. Чуть раньше или чуть позже, но Давид Симхович помирится со Львом Израилевичем. Хотите, поклянусь еврейским богом, что так и будет?

— Мне-то все равно. Я сделаю дело и вернусь в Петербург. Вот вам тут жить.

— Ай, вы не правы. Только кажется, что Киев от Петербурга далеко. Эти люди могут навредить вам и в столице.

— Да будет вам, Лев Моисеевич. Кто, Меринг станет мне вредить? Ему сейчас не об этом надо думать, а о своей шкуре.

— Меринг — мелкий а-ван-тю-рист… — Старику явно нравилось это слово. — А-ван-тю-рист, и скоро это всем станет понятно. Но пока у него сильные заступники. Трепов потакает. А он в Петербурге на хорошем счету и еще сделает карьеру, вот увидите. Да… Что же мне делать?

— Все просто, Лев Моисеевич. Помогите мне советом, сведениями, бумаг каких-нибудь дайте с собой. Анонимно. Знаете это слово? Обещаю никому не называть ваше имя.

— Так да, так я могу, — обрадовался старик. — Заметьте: верю вам на слово.

— Конечно, поскольку хотите стать комиссионером при моем лесе, — съязвил сыщик.

— И это тоже.

Прозумент выложил на стол какие-то документы. Лыков взял их в руки: отчет строительного отделения.

— Свежие? Интересно.

— Вот особенно грустные цифры, Алексей Николаевич, — старик ткнул в бумагу желтым пальцем.

Отделение сообщало городской управе, сколько оно выдало разрешений на строительство домов в 1900 году. Цифры были такие: пять на одноэтажные дома, двадцать два на двухэтажные, двадцать восемь на трехэтажные, пятьдесят шесть на четырех— и девять на пятиэтажные соответственно. Заложены два шестиэтажных дома: на Николаевской площади в усадьбе Гинсбурга и на Прорезной улице в усадьбе бывшей Тарновского, а теперь Барского. Всего только май месяц, но других заявок не предвидится вследствие общего безденежья. В конце справки было указано: количество разрешений уменьшилось в четыре раза по сравнению с предыдущим 1899 годом.

— В четыре раза! — поразился сыщик. — А Подгайный пел мне, что все хорошо.

— Дурные, очень дурные цифры, — прокомментировал хозяин. — Мы собирались сегодня в ресторане Стамати.

— Кто это мы?

— Мы — это люди, которые тащат на себе жилищное строительство в Киеве. Из подрядчиков были Гинсбург, Кучров, Алешин и я. Из кирпичников: Бернер, Михельсон, Рихтер и Арешников. Судили и рядили, как у вас, у русских, говорят. Что делать? Все несут убытки. Меринг набрал подрядов, раздал их нам, а теперь катится в пропасть.

— И к чему пришли?

— Решили просить Бродского, чтобы он выручил нас всех. А именно подал в суд на банкротство Киевского акционерного домостроительного общества.

— Но вы и сами можете это сделать, — удивился сыщик.