Катастрофа. Бунин. Роковые годы

Бунин на это событие вовсе не отозвался записью в своем дневнике, а Вера Николаевна отметила: «Смерть Ленина не вызвала ни большого впечатления, ни надежд, хотя, по слухам, у „них“ начинается развал. Телеграмма, что на похоронах Ленина 6000 человек отморозило себе руки и ноги. Сколько же народу согнали они?»

Больше занимал вопрос: кто станет преемником Ленина?

Обратила на себя внимание «клятвенная» речь Сталина, произнесенная 26 января на II Всесоюзном съезде Советов:

«Товарищи! Мы, коммунисты, — люди особого склада. Мы скроены из особого материала. Мы — те, которые составляют армию великого пролетарского стратега, армию товарища Ленина. Нет ничего выше, как честь принадлежать к этой армии. Нет ничего выше, как звание члена партии, основателем и руководителем которой является товарищ Ленин. Не всякому дано быть членом такой партии. Не всякому дано выдержать невзгоды и бури, связанные с членством в такой партии. Сыны рабочего класса, сыны нужды и борьбы, сыны лишений и героических усилий — вот кто прежде всего должен быть членом такой партии».

В этих словах уже ясно звучит ритуальное почитание покойника. Таким оно пребудет десятилетия, даже после того, как Никита Хрущев прикажет предать анафеме и Сталина, и дело его, хотя сам будет старательным участником самых дурных преступлений, в которых обвинит Иосифа Виссарионовича.

* * *

Русская эмиграция удивленно пожмет плечами, когда преемником Ленина станут не его ближайшие сотрудники — евреи Каменев, Троцкий, Зиновьев, а грузин Сталин.

Говорят: выбор был плохим.

Ну а если бы жребий пал на Троцкого? Того самого, который издевательски приказывал голодным и разутым людям: «Работу начинайте и оканчивайте, где возможно, под звуки социалистических гимнов и песен, ибо ваша работа — не рабский труд, а высокое служение социалистическому отечеству!» Ковал трудовой энтузиазм всеми средствами, кроме экономических.

Этот вождь с впалой грудью и жидкими ножками, никогда не утомлявшийся от кровавых пиров, шумевших по его приказу по всей Руси, и на своем месте стал исчадием ада.

Власть еще большая лишь безмерно развязала бы его руки и его лютую злобу к России и к русскому народу.

Благо России никогда не входило в планы ни Троцкого, ни Зиновьева, ни Бухарина, никого из им подобных.

* * *

И еще любопытная деталь.

«Завещание» Ленина, с которым келейно, под страшным секретом, знакомились делегаты XIII съезда партии и которое было более полувека сокрыто от советских людей, в эмигрантской печати появилось еще в июле того же двадцать четвертого года. В «Последних новостях», которые читал Бунин, «завещание» было опубликовано в № 1306 за 29 июля.

Никакого впечатления оно не произвело ни на Бунина, ни на его окружение. Что из того, что Ленин назвал Сталина «недалеким, склочником» и якобы советовал «ни в коем случае не выбирать генсеком ЦК партии»?

— Это внутренние дела большевиков. Милости ждать ни от кого из них не приходится, — махнул рукой Иван Алексеевич. — К тому же завещание записано рукой Крупской, дамой склочной и базедовой. Дескать, со слов Ленина. Задним числом можно что угодно сочинить.

2

Месяц спустя русские впервые прочитали в «Последних новостях» о некоем Хитлере (именно такого написания придерживались газеты):

«Мюнхен. 26 февраля. Сегодня в 8 часов 55 минут утра начался слушанием дела процесс Хитлера, Людендорфа и других участников путча. Заседания суда проходят в здании военного училища… На вопросы председателя Хитлер отвечает очень любезно:

— Обвиняемые все добрые патриоты и не позволят себе выйти за пределы допустимого.

По этой, видимо, причине суд открытый. Речь вождя национал-социалистов продолжалась три с половиной часа…»

Зал с напряженным вниманием слушал этого человека. Что-то магически притягивало в нем: властные голубые глаза, тщательно взвешенная речь, четкая жестикуляция, сдержанные манеры, ясность мысли и убежденность в собственной правоте.

— Как я оказался в Вене? Это случилось после смерти моей матушки в 1909 году. Отец Алоиз умер еще прежде. Я чувствовал призвание быть художником! Но ограниченные педагоги Венской академии искусств хотя и признали во мне способности рисовальщика, но моя независимая манера творить и держаться напугала их, и мне было отказано в приеме.

— И как долго вы пробыли в Вене? — спросил председательствующий.