Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках

Про галерного – это я услужливо подсказываю Кате, которой пока что не знаю. Мы познакомимся примерно через десять минут прямо напротив выхода из аэроэкспресса. Чтобы скоротать время, я хожу, как прогулочный платный верблюд из терминала в терминал, перечисляю буквы от А до F, как ребёнок, что учит английский. Вглядываюсь в людей, пытаюсь смешаться с толпой, но она меня отторгает. Толпа – сама по себе, я – отдельно, пусть тоже в чёрном.

Так вот, три дня назад в чужом любимом городе я написала тебе, что хочу всё прекратить, – это было совсем короткое письмо с просьбой не отвечать. (Ни слова правды.) Правда была в том, что я влюбилась – и безуспешно дёргала коготком, который увяз. Я мрачно сердилась на всех, кто мне писал и не был тобой; даже долгожданные, желанные сообщения о перечисленных деньгах вызывали одну лишь досаду. Если конверт мессенджера набухал красной цифрой, а сообщение было не от тебя, я злилась на ни в чём не повинную подругу, коллегу и даже на сына.

Я человек слова. Ты это понял, вот потому и получил меня целиком.

Важны только слова, поступки ничего не значат!

Какой же яд были эти твои письма.

(И как больно, что их больше не будет.)

То сообщение ещё летело в Москву, а я испугалась того, что сделала (заячьи уши трепетали на ветру). Собралась уничтожить, но ты уже прочитал. Спустился в цифровом лифте к последней точке, которая была как кружок в конце стихотворения.

В чужом любимом городе гремел праздник народного единодушия. Я оделась, вышла из комнаты, вышла из отеля, вышла из себя. Мне нужно было к людям, смешаться с ними, стать одним целым, отдавить кому-нибудь ногу или чтобы мне прожгли случайно рукав пальто сигаретой. Я была благодарна каждому за то, что он – не ты. Наслаждалась всё-таки обретённым (хоть и слабеньким) ощущением близости с толпой, невольной вовлечённостью в чужую историю, с которой у меня нет ничего общего. Упивалась тем, что нахожусь далеко от тебя, что ты не сможешь меня найти, и отдельно – тем, что не будешь искать.

Придумано нами было куда больше, чем сделано.

Мы почти не знали друг друга, а теперь и не узнаем. И поделом! Грех – он разъединяет, внушал мне когда-то один батюшка-грешник. Не согрешили бы, так, может, дружили бы по сей день. Перекидывались бы песенками и названиями книг, отправляли друг другу по ошибке пять тысяч рублей, делились бы халтурой.

Таксист, который вёз меня три месяца назад в аэропорт Екатеринбурга, сказал, что он ясновидящий.

Было раннее утро. Мы выехали на Россельбан, благополучно миновав то опасное место, где можно оказаться на встречке по чистой случайности.

– Смотрите, у «тойоты» номер как у меня – три девятки! – сказал таксист.

По утрам я всегда добрее и терпеливее к людям, чем вечером. Даже в такой невесёлый день, как сегодня: впереди пять часов в Москве (отстричь бы их ножницами, так ведь будет кровить), новый рейс, трудная командировка, люди, рассчитывающие на мою эффективность, а в чемодане – множество ненужных вещей. И рыбы-письма, выбросившиеся на берег, в телефоне.

Так что лучше – про таксиста.

– Это хороший знак, – любезно отвечаю я. – Нет ничего лучше девяток.

– Вы думаете?

Он так заинтересованно косится на меня в зеркало заднего вида, что я жалею о своих словах: лучше бы не отвлекался и смотрел на дорогу. Мы проезжали мимо «Рамады», когда таксист начал рассказывать свою историю.

Когда-то давно к нему стали приходить духи – люди с длинными белыми волосами. Такими, знаете, в голубизну. Они называли себя джиннами. Джинны в числе прочего рассказали водителю о том, когда уйдёт Путин (twimc: это будет холодный день с сильнейшим снегопадом!), что на Урале скоро полностью поменяется климат и что ему, таксисту, джинны станут давать разные знаки, которые он должен уметь читать.

– Вот, например, в седьмом году еду я по Свердлова, и вдруг появляется огромный черный «лендкрузер»! Тогда их было ещё не так много. Ну, думаю, ладно. Встали мы с ним на светофоре. Как вдруг едет ещё один такой же точно круизёр. И ещё один. И, вы не поверите, ещё один. Взяли меня в «коробочку».

– Может, они куда-то группой ехали? Ну вроде как группой выходного дня?

– Так вы дальше слушайте! – обиделся таксист. Ясновидящие ужасно обидчивы. – Еле как вырвался я из этой «коробочки», свернул, значит, на Космонавтов, доехал весь в поту до «Зари», и там, где пешеходный переход, вдруг появляется ребёнок- инвалид. Ступает на дорогу.

– Один, что ли, ступает?

– Ну он такой был, подросток. С церебральным параличом. Я его пропускаю, а мне сзади сигналят, что, типа, я всех задерживаю. Как вдруг идёт ещё один такой инвалид, только постарше.

– А потом ещё двое? – догадываюсь я.

– Да! – ликует водитель. – Но и это не всё!

Засветилась впереди башенка Кольцова, мелькнул самолёт Бахчиванджи; меня не отпустят, пока не дослушаю историю до конца.

Таксист достаёт из багажника мой чемодан и не спешит прощаться.

– Еду дальше, на Эльмаш. Как вдруг дорогу мне переходит беременная женщина…

– А за ней ещё три?