Катя едет в Сочи. И другие истории о двойниках

Гена Мосин, в будущем яркий представитель «сурового стиля», был, впрочем, не менее колоритен. Коренной уралец, он успел окончить в Свердловске художественное училище, которое носит теперь имя Ивана Шадра, создателя всем известной «Девушки с веслом» и чуточку менее популярного «Ленина в гробу». Мосин так расписывал Брусиловскому прелести свердловской жизни, что после академии Миша решил отправиться вместе с ним на Урал. Распределился в Свердловск. Между прочим, диплом Брусиловский получил по специальности «Графика», и на Урал приехал тоже как график. Работал в издательстве, оформляя книги, преподавал всё в том же художественном училище, но свой собственный «брусиловский» прорыв совершил в живописи и в истории остался прежде всего как живописец.

Времена тогда в государстве, а следовательно, и в искусстве царили не такие кровожадные, как прежде, но и до нынешнего равнодушного вегетарианства было как до Луны. Работы Брусиловского в парадигму не вписывались – от них шёл уж слишком явный дух свободы. Голова кружилась. Никто вокруг такого больше не писал, и как относиться к этим работам, как толковать их – и худсовету, и зрителям было совершенно непонятно.

Вот, например, только что вылупившийся из инкубаторского яйца генерал приходит в этот мир одетым по форме, с орденом на груди и кровью на клыках. Это что, сатира на Советскую армию? Или «1918-й год», скандальная совместная картина Брусиловского и Мосина, где Ленин изображён вне канона, – с ней что делать? Как это прикажете понимать? Картину сослали от греха подальше в Волгоградский музей, а Брусиловскому присвоили чуть ли не официальный ярлык формалиста. О шумном успехе и всесоюзном признании отныне следовало забыть, но запретить Мише рисовать так, как он хочет, не мог никто.

Даже самый мощный, живучий талант нуждается в поддержке, понимании, добром и умном слове. Брусиловскому везло на людей (иногда, впрочем, это везение на глазах превращалось в трагическое стечение обстоятельств, но об этом позже). В Свердловске Миша обрёл тех друзей-единомышленников, с которыми проживёт всю свою жизнь – и творческую, и человеческую. Виталий Волович, Герман Метелёв, Анатолий Калашников, Алексей Казанцев, Андрей Антонов… Каждый из них сказал своё (кто громче, кто тише) слово в искусстве. И каждый, пожалуй, понимал, что с ними рядом безусловный талант – крепко сбитый киевский мужичок, творчество которого вскормлено Филоновым и Пикассо, но при этом самобытно и оригинально.

В Свердловске Миша встретил свою любимую Крошку – красавицу-искусствоведа Таню Набросову. Крошка была выше Брусиловского на полголовы, обладала саркастическим складом ума, темпераментом артистки и наблюдательностью охотника. Миша уже побывал в браке, там родились дети, но семья распалась ещё до появления Тани, жена уехала в Израиль. То, что Крошка ничего не разрушила, ей было очень важно. Дружба с первой семьёй Брусиловского – не только с детьми, но и с бывшей супругой! – это для неё радость, и в том тоже Мишина заслуга.

А Миша, встретив Таню, задумался о том, как было бы здорово заработать для неё много денег. Здесь ничего нового, кстати, – это очень естественный ход мыслей любого нормального мужчины. (Да- же художника, добавила бы здесь, наверное, Таня.)

Вообще Брусиловский никогда не был одержим мыслями о фантастических заработках и всемирной славе: ему просто хотелось писать картины. Иногда это происходило на уровне физиологии. Рука опережала мысль. И не всегда он помнил, не всегда мог понять, как сумел написать «Охоту на львов», «Сусанну и старцев», «Леду с лебедем» – любимые сюжеты, кочующие от полотна к полотну.

– Для меня сюжет не важен, – говорил Миша. – Я мыслю пластикой, цветом, а когда берешь известный сюжет, можно никому ничего не объяснять.

В гостях, уже будучи женатым, Брусиловский порой выводил Таню из себя (кротость – это не про Крошку, она только в первые годы знакомства слегка благоговела перед Мишей и его друзьями, а потом все быстро поняли, кто здесь главный) тем, что внезапно застывал за накрытым столом, впиваясь взглядом в свою картину, промыслительно размещенную хозяевами на самом выгодном месте.

– Миша, это было так невежливо, – кипятилась после Таня, – еда стынет, хозяева тосты говорят, а ты вперился в свою картину, чего ты там не видел?

– Знаешь, Крошка, – спокойно отвечал Миша, – я пытался понять, как она сделана.

Палитра Брусиловского – всегда сочная, яркая, но не приторно-леденцовая – делала его работы узнаваемыми с первого взгляда. На второй взгляд у каждого зрителя возникала мысль о том, что неплохо было бы иметь такую у себя дома. Интересно, сколько она стоит?