Казаки

— Боны, — сказал полковник: — уси таки ласкави, як до нас приидуть, а обживуться — так и не такими стануть.

— А я вже, — сказала переминаясь полковница, — и про сёго прочула не дуже добрую реч.

— Що таке прочула? — спросил напряженно полковник.

— Говорють: через день писля того, як сюды приихав, став допытоваться, яки у нас в Черныгови есть чаривныци, и в же одну, кажуть, приводыли до ёго стрильци москали из тых, що тут зоставалысь писля прежнёго воеводы.

Полковник не отвечал на это ничего, как будто не слыхал того, о чем сообщала ему жена, и завел речь о другом, сообщил, что их полк посылают вместе с другими на Дорошенка понуждать его, чтоб ехал, по данному прежде обещанию, на левый берег Днепра слагать с себя гетманский сан перед князем Ромодановским и гетманом Иваном Самойловичем. Полковник изъявил сожаление, что ему не дают времени строить предпринятые здания в Чернигове и беспрестанно отрывают к другим делам. Борковский был большой охотник строиться. Много церковных зданий в Чернигове обязаны ему поправками, прибавками, а иные появлением на свет. И теперь был он озабочен постройкою братской трапезы в Елецком монастыре, поручал в свое предполагавшееся отсутствие жене наблюдать за начатым делом, вести переговоры с штукатурами и малярами и приказывал ей во всем поступать с совета отца архимандрита Иоанникия Голятовского. Во время этой беседы с женою дети находились здесь же и стояли почтительно у стены:, хотя сыну пошел уже двадцатый год, а одной из дочерей семнадцатый, но они без воли отцовской не смели сесть в присутствии родителя и завести речь с ним прежде чем он сам за чем-нибудь к ним обратится. С самой женой Борковский, хотя был любезен, но постоянно серьезен и жена, применяясь к его нраву, говорила с ним так, что готова была только исполнять то, что он придумает и ей укажет.

Во время беседы полковника с женою вошел служитель и доложил, что идет новоприбывший в Чернигов воевода. Полковник тотчас встал и пошел к дверям, в которые входил гость. Это был краснощекий, с небольшою круглою русою бородкою, невысокорослый человек, одетый в бархатный кафтан голубого цвета с большим стоячим во-ратником, вышитым золотом. Кафтан был застегнут на все пуговицы серебряные, грушевидные с прорезью. Воевода нес в руке шапку, сделанную наподобие колпака. Его звали Тимофей Васильевич Чоглоков. Осклабляясь, он поклонился полковнику; касаясь пальцами до земли, и сказал:

— Земно и низко кланяюсь высокочтимому господину полковнику! Я новый черниговский воевода, недавно прибыл в ваш город по указу царскому на уряд. Челом бьем и усердно просим любить нас и жаловать и быть к нам во всех делах милостивцем!

И воевода еще раз поклонился, коснувшись пальцами одной руки до помоста.

— И к нам, недостойным царским слугам и подножкам царского престола, просим быть милостивцем и теплым заступником перед царским пресветлым величеством, — сказал полковник, также кланяясь. — Се моя господыня, — прибавил Борковский, подводя к воеводе жену: — а се мои диты, их же ми даде Бог!

— С боярынею твоею видались мы, — сказал, осклабляясь, воевода: — как приехал я в Чернигов — первым делом было идти и тебе поклониться, а твоей вельможиости тут не было, так я господыню твою милостивую видел и челом ей побил!

Воевода, кланяясь в пояс полковнице и детям, бросил мимоходом на старшую дочь Баркавского такой взгляд, в котором опытному наблюдателю можно было отгадать впечатление, какое невальна производит на записного женолюбца вид каждого смазливого женского личика.

Жена и дети вышли. Полковник усадил воеводу в кресло и начал с ним разговор. Немного спустя вышедшая за двери пани Борковская ворочалась снова в сопровождении служанки, которая несла на серебряном подносе графин с водкою и варенье. Полковница просила воеводу отведать ее хозяйственного приготовления, так как она сама наливала водку на ягоды и сама варила варенье.

Воевода, выпивши, по обычаю поцеловался с хозяйкою, потом, обратясь к хозяину, сказал:

— Воистину видимо благословение Божие на доме твоей вельможности! Жена твоя, яко лоза плодовитая, и дети твои, яко гроздие вокруг трапезы твоея!

— А у твоей милости, господин воевода, с собою здесь хозяйка? — спросил полковник.

— Нету, — отвечал воевода: — молодым было родители меня женили, да жена, проживши со мною три года, померла.

■ — Что ж? Господин воевода еще не с тар. Может быть, пошлет Бог другую супружницу, — сказал полковник.

— Я тебе доложу, господин вельможный полковник, в от как, — говорил с многозначительным постным выражением лица воевода: — Я точно еще не стар, да познал тщету земного жития. О душевном спасении хочу мыслить, а не о телесных сластех. '

Полковник бросил жене недоверчивый взгляд и спросил воеводу.

— Твоя милость у нас в Гетманщине перво на воеводстве, или были прежде еше в каком нашем городе?