Каждый день

Пока я вспоминал свою молодость, глядя на этих друзей, я не заметил, как дурацкий сигнал к началу урока дал о себе знать. Глен и Палмер отправились на уроки, но спорить по дороге не закончили. Шли и болтали так громко, словно все должны были это слышать. Будто они не в школе, а на сцене и играют спектакль для всех. Этот дуэт действительно смотрели все, в коридоре было очень много людей, а их громкие голоса не могли быть потеряны в толпе. Масса из детей помладше, старшеклассников и здоровающихся с детьми учителей стали хором, который подыгрывает двум артистам.

Пока это все происходило, я незаметно проскользнул в коморку. Такое странное ощущение пришло ко мне, как только я переступил порог моей «персональной резиденции». Теперь я буду находиться здесь как всегда, но при этом во мне что–то изменилось, ощущаю какую–то легкость. Первый раз за три десятилетия я чувствую легкость, свободу и ко мне впервые вернулась надежда. Может быть, я и останусь здесь навсегда, даже когда школу закроют, сожгут и построят на ее месте небоскреб как в Нью–Йорке, но все равно чувствую надежду. Даже не знаю, как поступить дальше: продолжить радоваться или вернутся к тому, что я все равно заперт здесь, не могу попробовать сэндвичей мамы Глена и лимонных пирожных? Что делать? Понятия не имею, думаю, все же, пока есть возможность, порадоваться, я займусь этим.

Прибывая в объятиях хороших воспоминаний своей прошлой вылазки из особняка роковой ошибки всей своей жизни и смерти, я забыл, что сегодня последний день сдачи картины на конкурс. А уже послезавтра сам конкурс и лучшие работы будут висеть на всеобщем обозрении, на небольшой импровизированной выставке перед музеем. Глен обещал мне доставить это произведение искусства, списанное с натурщика призрака, куда следует, и мы все будем довольны. Я второй день его не вижу, а с учетом выходных вообще четыре и мне интересно, выполнил ли он свое же собственное задание или же нет. Не то чтобы я волновался, не хотелось бы, чтобы единственное мое «зрелое» изображение пропала просто так на чердаке или еще хуже, в качестве дров для барбекю, когда Глен, будучи уже тридцатилетнем занудой, решит экономить на дровах. В школе он вообще не появляется, для меня не проблема найти живого человека даже в толпе. Он другой способ знает – вовсе не приходить.

– Вот уж дудки! Либо он придет сегодня ко мне…либо я ночью приду к нему домой! Конечно, я не знаю…где ты живешь, Глен Петти! Но никто не запретил мне влезть куда следует, к директору и выяснить твой адрес! У тебя четыре часа! А потом…я начну действовать! – мысленно, сказал я себе.

Пробовав, еще несколько раз выйти ночью на улицу, за территорию школы – я обнаружил, что могу повторять свое ночное и темное рандеву по городу. А поскольку, в нашем городе совершенно не прибавилось ничего нового в плане застройки, кроме нескольких жилых домов, найти дом Глена, имея адрес, думаю, будет не проблематично.

Часов в моей коморке нет, пришлось сидеть в коридоре, чтобы дождаться Глена. Усевшись поудобнее, я, стал ждать истечения четырехчасового срока. Проводя свое время в публичных местах, а точнее в единственном таком месте нашей школе, коридоре перед входом, я частенько сажусь посередине. Зная логику людей и просматривая свой опыт в таких делах, я уверен, что все любят садиться с краю, либо слева, либо справа. Поэтому, сейчас я нахожусь посередине этого диванчика.

Ровно через полчаса прозвенел громкий звонок с урока. Поток детей хлынул в коридор, многие отправились на улицу гулять. Но одному из них приспичило сесть на скамейку, именно на меня. От веса этого старшеклассника, который проник сквозь все мое тело, мне слегка стало плохо. Вернее, огромный разряд тока прошел сквозь меня, чувство именно такое. Я когда рождественскую гирлянду чинил вместе с папой, меня током ударило, это неприятное ощущение очень быстрой вибрации во всем теле я на всю жизнь запомню. Плюс она еще взорвалась у меня перед глазами, и воздух пропитался запахом паленых волос и горящего пластика.

– П…п…п…по твоему…э–т–т–о приятно!? Черт…побери! Встань с меня, о боже…как неприятно…Ты что, налегаешь на китайскую еду?! – я продолжаю сидеть и, сидеть продолжают на мне, от этого парня чертовски пахнет китайской лапшой.

Тут подошел уборщик Фрэнк и внезапно крикнул – эй, вставай живо!

– Почему я должен вставать, эй вы! – раздраженно кричит на уборщика этот парень.

– Юноша! Эйкать будешь своей девушке, а если не хочешь получить от меня мокрой шваброй по голове, быстро встань! – грозно и смело заявляет парню мистер Каннинген.

– Вы не имеете права! Вас уволят и осудят!

– Если бы ты был черный, то тут другое дело. Но твоя итальянская физиономия тебя не спасет! Вставай, черт возьми!

– Как ты смеешь старик, я американец!

– Оу, неужели…особенно твой отец! Быстро вставай грубиян! – мистер Каннинген не стал церемониться с этим действительно грубым парнем, и быстро схватив его за шиворот, оттащил со скамейки.