Каждый второй уик-энд

Дышать было больно, как и держать в руке ее ладонь, почти ледяную. Я подтолкнул ее к балконной двери, которую она оставила открытой, так что комната не встретила нас теплом. Закрывая дверь, я вытолкнул наружу морозный ветер, но этого оказалось недостаточно. Я все еще находился в процессе заморозки. Джолин стояла столбом, как будто уже превратилась в ледяную статую. Я сорвал с кровати толстое пуховое одеяло, накинул ей на спину и, притянув ее к своей груди, вместе с ней завернулся в этот кокон.

Волоски моих рук успели покрыться корочкой льда, и, когда я взглянул на Джолин, мне показалось, что лед пронзил меня насквозь. На ее ресницах лежал иней, а на щеках блестели дорожки замерзших слез.

Мы оба начали оттаивать, устроившись на полу перед ее кроватью. У меня зуб на зуб не попадал; ее губы были серые. Я не понимал, что говорил, пока растирал ее руки, плечи, спину, возвращая им тепло. Она молчала, пока я пытался вдохнуть жизнь в ее конечности. Я не останавливался, пока ее зубы не застучали, и эти лихорадочные щелчки напомнили звук вибрации моего телефона.

– Ты не хочешь мне сказать, почему решила замерзнуть до смерти?

Мы сидели плечом к плечу, так что ей не пришлось особо шевелиться, чтобы уронить голову мне на плечо.

– Нет.

Взглянув на ее лицо, я увидел, что краски возвращаются в губы, но она не выглядела полностью оттаявшей. Легкая дрожь все еще сотрясала ее тело, поэтому я обнял ее за талию, отдавая тепло своего тела. Я прижал язык к небу, чтобы не сказать ничего опрометчивого после ее односложного ответа. С душераздирающей паникой я вспомнил выражение ее лица, когда она схватилась за перила балкона. Она бы это сделала. Она была в таком отчаянии. Я не испытывал такого страха с той ночи, когда нам позвонили по поводу несчастного случая, унесшего жизнь моего брата. Поэтому я больше ничего не сказал. Только обнял ее и второй рукой.

Мне хотелось заставить ее все рассказать, встряхнуть, накричать на нее и прижать к себе – все сразу. Я хотел, чтобы она обняла меня. Я чувствовал нити ужаса, прошивающие меня, пока чуть ли не увидел их под кожей. Я уже давно понял, что люблю ее. Но до того момента, как она взялась за перила, чтобы карабкаться ко мне, я не знал, что готов умереть за нее.

– Просто чтоб ты знала. – Я услышал, как дрожит мой голос. – Ты – мой любимый человек. Во всех смыслах, ты – моя любимая.

Через минуту я наклонился, чтобы открыть ноутбук, который она оставила на полу. Я включил первый попавшийся фильм и снова устроился рядом с ней под одеялом, когда пошли вступительные титры комедии «Наполеон Динамит». Ее замерзшие слезы растаяли, но, пока мы смотрели фильм, беззвучно стали падать новые.

Джолин

Я проснулась на полу. С человеком на месте подушки.

Мы как будто переплелись. Голова Адама лежала на сгибе его руки, обвивающей, в свою очередь, мое бедро; моя же голова покоилась у него на бедре. Одеяло, которым он нас укрыл, стянуло мне плечи, придавленное тяжестью тела Адама. Когда я попыталась освободиться, мне пришлось сильно потянуть за один конец, это позволило мне вызволить руки, но заодно и разбудило его.

Адам отодвинулся, так что я смогла распутать остальные части своего тела и принять сидячее положение. Он заморгал и выгнул спину, потягиваясь, после чего выпрямился и сел. Слабый солнечный свет пробивался в комнату через стеклянные двери. Он освещал дорожку, что тянулась к нам, но обрывалась где-то на полпути. Раннее утреннее солнце не дарило настоящего тепла.

– Ты остался на всю ночь. – Мой голос треснул, когда я заговорила. Не потому, что я старалась сдержать чувства – они по большей части онемели, – но потому, что прошлым вечером я надорвала связки смехом, который перерос во что-то другое. – Ты серьезно?

– Я не собирался уходить – так что да, серьезно.

Ночью я впустила в свою комнату столько холода, что воздух все еще казался прохладным, особенно теперь, когда мы больше не согревали друг друга. Я вздрогнула.

– Тебе влетит. – Я не хотела, чтобы Адам поплатился за помощь мне, но даже если бы я лучше соображала прошлой ночью, все равно пошла бы к нему. Я нуждалась в нем больше, чем беспокоилась о его наказании.

Адам двинулся, но не от меня, а к моему ноутбуку, чтобы разбудить его и проверить время. Было еще очень рано. Может быть, настолько, что он смог бы прокрасться домой – на этот раз через дверь. Если бы он ушел прямо сейчас, если бы проскользнул бесшумно… но он не вставал.

– Что, думаешь, слишком поздно? – спросила я.

Адам покачал головой:

– Наверное, нет.

– Тогда тебе лучше пойти. – Но я не давила на него и ни в коем случае не торопила, разве что словами.

Мы снова оказались в той же позе, что и ночью. Сидя на полу, в изножье моей кровати, плечом к плечу, только не касались друг друга. Мне ничего не стоило опереться на него в темноте, но утром я не могла сдвинуться и на дюйм влево.

– В любом случае это не имеет значения. – Не важно. – Когда я посмотрела на него, Адам одернул низ брюк. – Мне и в голову не пришло взять ключи.