Казнить! Нельзя помиловать! (СИ)

— выкрикнул в зал, топнув ногой и оборвав припев! Что тут началось!!! Мужчины вскочили: захлопали, засвистели, затопали, выражая свои чувства! И кое кто из дам тоже! Сестрёнка — к примеру, так яростно хлопала в ладоши, что я даже испугался — не повредила бы! Я поклонился — слегка и повернувшись — показал рукой на оркестр: мол вот они — настоящие мастера своего дела! А они — подлецы — мне хлопают! Ладно — пока есть кураж! Снял гармошку; подошёл к оркестру, пошептался… Вышел к краю эстрады — оркестр вдарил плясовую!

Эх, полным-полна моя коробочка.

Есть в ней ситец и парча… 

— разведя руками, запел весело, задорно, слегка подтанцовывая:

Пожалей, душа моя зазнобушка.

Молодецкого плеча.

Эх — пожалей, молодецкого плеча… 

— пропел снова припев — глядя на пожирающую меня взглядом Настю Кораблёву. Та засияла — как майская роза!

Выйду, выйду в рожь высокую.Там до ночки погожу…

Как завижу — свою синеглазую — все товары разложу!

Эх — как завижу свою синеглазую

— послал улыбку Насте

— все товары разложу!

Цыганочка Аза, Аза.

Цыганочка черноглаза.

Цыганочка чёрная погадай!

Эх! Цыганочка Аза, Аза.

Цыганочка черноглаза… 

— пропел второй раз припев, пританцовывая. Задорно получилось — в зале среагировали — захлопали в такт… Пойдём дальше…

Вот и пала ночь туманная.

Ждёт удалый молодец…

Чу! — приставил ладонь к уху

— идёт — пришла моя желанная!

Разложил товар купец! Чу… 

— повторил припев и запел дальше:

Цены сам платил немалые

— не торгуйся, не скупись! 

— пел, глядя на Настю —

подставляй ка губки алые.

Ближе к милому садись! 

Подставляй ка губки алые… 

— подмигнул Кораблёвой и запел припев:

В роще моей — пел соловей…

Не давал покоя тёще моей!

Взял я ружьё — убил соловья!

Спи спокойно тёща моя…

Взял я ружьё, убил соловья… 

— пропел сожалея и начал выкрикивать в зал:

Спи! Спокойно! Тёща! Моя!

В зале оценили — засмеялись…

Знает только ночь глубокая — как поладили они…

пропел загадочно в зал и повёл рукой перед собой —

распрямись ты, рожь высокая. Тайну свято сохрани!

Пропел второй раз припев и пустился в пляс, выдавая коленца плясовой, цыганочки с выходом и степа. Музыка замолкла, но раздались аплодисменты. Я поклонился, показал рукой на музыкантов; спрыгнул с эстрады и пошёл к своему столику. И пока шёл — гремели аплодисменты. Не удивительно — такого ритма и исполнения здесь ещё долго не будет! Сестричка вскочила, обняла, поцеловала в щёчку… И снова — аплодисменты! Налил в рюмку последние грамм 60–70 коньяка и, подняв рюмку, выкрикнул:

— За здоровье всех здесь присутствующих! И сел. Спиной к залу… Буквально тут же подскочил официант; поставил со своего подноса на стол бутылку коньяка и бутылку шампанского. Я не заказывал, но ладно — пусть будет: сестричка тихо-тихо, но уже полбутылки шампанского выпила… Наташка защебетала что то восхищённое и восторженное. Я сидел, слушал; кивал… Смотрю: ассорти уже в тарелке заканчивается — попросил принести ещё ассорти и котлету по-киевски. Мне… Сестрёнке уже ничего не нужно — только пощебетать. И её порция съедена лишь на половину… А ещё фрукты в вазочке почти не тронуты…

Сбоку что то стукнуло об пол… Посмотрел — Настя Кораблёва — собственной персоной. Со своим стулом… Села. И понеслось…

— Мишенька! Я уже и забывать стала, какой ты у нас замечательный певец! — замурлыкала она, обжигая меня страстным, обволакивающим взглядом — и какой же ты молодец, что сестрёнку вытащил из того болота… Привет подруга… — уделила она внимание и сестрёнке. А как же — будущая союзница в борьбе за мою душу. И тело. Хотя — виделись…

Где то с полчаса продолжался этот цирк: Кораблёва то наседала на меня, применяя все свои женские хитрости, то начинала болтать с Наташкой о своём — о девичьем, вроде как совсем не обращая на меня внимание… Не то, чтобы мне это невнимание было неприятно — просто стало скучно… Или домой уехать или… Позвал Настю:

— Кораблёва… А тебе не пора к своим? Твой друг тебя, наверное изождался, исстрадался? А ты тут лясы точишь… Настя отмахнулась: