Кетополис: Киты и броненосцы

– Наш орден действует во имя святого пророка Ионы, – начал Петар. – Мореходы чтут нас, надеясь, что покровительство святого поможет им спастись на море, и мы их поддерживаем в этой мысли… Но вспомните, братие, ведь каждый из нас знает книгу пророка наизусть: спасение Ионы из чрева кита есть лишь часть истории. За что кит поглотил Иону? За то, что тот не хотел проповедовать в Ниневии, что город погряз в грехах и подлежит разрушению! И когда освободил кит святого, то «встал Иона и пошел в Ниневию, по слову Господню; Ниневия же была город великий у Бога, на три дня ходьбы»… Пошел проповедовать о грехах, братие! А не стал благословлять на убийство китов, как это делаем мы с вами, зовясь его именем!..

– Вы что же, осуждаете уничтожение китов, диакон? – выкрикнул кто-то среди поднявшегося ропота.

– Братие, ведь это Господь повелел киту сначала проглотить Иону, потом извергнуть на сушу! Киты – всего лишь орудие Господне! Наверняка не один только я, а многие из вас слышали на исповедях, как говорят о голосах китов в голове закоснелые грешники! – Петару пришлось повысить тон. – Голоса китов – это предупреждение о конце, грозящем городу грешников, в который превратился Кетополис! И уничтожать китов, грозящих Кетополису, – то же самое, что пытаться уничтожить архангела Гавриила, трубящего конец света!

– Да он, никак, начитался запрещенных графических романов! – не сдержал смешка дон Марчелло. – Помните брата Тибо Роббса? Он ведь перед самоубийством, прости Господь его грешную душу, стихи оставил, там тоже про китов было… Сейчас припомню… Вот: «Да возрадуется Андрей с Китом, в одеяниях синего цвета, который есть сочетание неповоротливости и проворства. Ибо они обращают против меня свое железо гарпунное, потому что я беззащитнее прочих. Да возрадуется Иаков младший с Трескою, принесшей денежку Иисусу и Петру. Ибо из глаз Божьих падают сети, уловляющие людей к их спасению…»

– Однако, как хорошо ты знаешь стихи бедняги Роббса! – вскричал дядя Томаш. – Видать, за душу взяли?!

– Прекратите! – голос епископа напоминал судовой колокол. Спорщики притихли. – Сын мой, – без всякой теплоты спросил епископ у Петара, – понимаешь ли, что твои слова напоминают ересь?

– Я не сказал ничего, что выходило бы за рамки Святого Писания, владыко. Даже сверх того, что содержится в книге Ионы…

– Что же ты сравниваешь Кетополис с Ниневией? И говоришь ордену, чтобы он сражался не с морским злом, но с человеческим?

– «И увидел Бог дела их, что они обратились от злого пути своего, и пожалел Бог о бедствии, о котором сказал, что наведет на них, и не навел», – процитировал Петар книгу Ионы.

– Но какой ценой пожалел Бог жителей Ниневии? – Гулкий голос епископа уверенно заполнял собор; разве что хора не хватало, чтобы почувствовать себя на торжественной литургии. – «Чтобы ни люди, ни скот, ни волы, ни овцы ничего не ели, не ходили на пастбище и воды не пили, и чтобы покрыты были вретищем люди и скот и крепко вопияли к Богу, и чтобы каждый обратился от злого пути своего и от насилия рук своих». Но сколько язычников живет в Кетополисе? Сколько изменили человеческой природе, переделывая себя? Возможно ли всеобщее раскаяние?!

– Если хоть некоторые раскаются… О, если бы мы с вами, братие, бросили все силы на раскаяние грешников!.. – произнес Петар умоляюще. – Ведь сказал Господь Ионе: «Мне ли не пожалеть Ниневии, города великого, в котором более ста двадцати тысяч человек, не умеющих отличить правой руки от левой?» А в Кетополисе почти миллион населения! Мы должны спасать людей, а не потворствовать бойне!

– Он, верно, воображает себя новым Ионой! – вознес руки к небу дон Марчелло. – Не слишком ли много ты взял на себя, брат?!

– Не слишком. Ведь даже ослица заговорила однажды, чтобы остановить безумие Валаама, – Петар держался из последних сил, – отчего же человеку не говорить по велению Божьему.

– Чье же безумие должны остановить твои разговоры, брат?!

– Ты слышал глас Божий, сын мой? – перебил дона Марчелло епископ.

– Нет. Но я уверен, что, исцелившись от своего страха, получил Божье знамение…

– Неисповедимы пути Господни, – сказал епископ сухо. – Не думаю, что Он открыл их тебе, сын мой. Мы выслушали тебя достаточно; покинь совет, чтобы мы могли вынести свое решение.

На улице падали медленные, пушистые снежинки, искрясь голубым в свете фонарей. Петар спустился по ступеням собора, оставляя первые следы на нетронутом снегу. Поднял глаза: город бросал на темное небо розовые отблески. Маленьким Петар думал, что если внимательно смотреть в небо, то можно увидеть Бога…

Ионит зажмурился. Снежинки трогали его лицо и таяли от человеческого тепла. Хотелось стоять так вечно. Выплыли из памяти слова матери: «Возможно даже, что и снег… Отец и братья передают, не бойся – уж тебя Он сохранит».

Всякому пророку нелегко. Особенно если он пророчит гибель.

Двери собора за его спиной распахнулись: иониты выходили с совета. Кит открыл свое чрево и выпустил добычу. Поток иссиня-черных сутан плыл на волю, огибая Петара. «А если правда, братие?» «Епископ же сказал…»