Читаем Кевин Гарнетт. Азбука самого безбашенного игрока в истории НБА полностью

Затем случился тот декабрьский вечер 2008-го – игра с «Портлендом». К концу третьей четверти мы развили преимущество в двадцать пять очков, поэтому все игроки старта ушли с площадки. Ну а к середине четвертой четверти «Блэйзерс» сократили разрыв уже до тринадцати. Но вот что было классного в том составе «Бостона», так это наше умение быстро спохватиться. Нам не нужен был тренерский штаб, чтобы объяснить нам, что наша игра не соответствует нашему потенциалу. Поэтому во время тайм-аута я собрал группу запасных, игравших на тот момент на площадке, и рассказал им, что к чему. Я не выбирал выражений. Не был вежлив с ними. И Фанка это разозлило. Он не был зол на меня. Он злился на самого себя. Злился из-за того, что играл не лучшим образом и подвел команду. Теперь игрокам старта приходилось возвращаться в игру. Он в гневе выскочил из круга игроков и уселся в конце скамейки запасных со слезами на глазах – и это даже попало в объективы телекамер.

Сэм Касселл сидел с ним рядом на лавке и набросил ему на голову полотенце, чтобы люди не видели его слез. И я понял это инстинктивное движение. Он хотел защитить личное пространство своего партнера. Он знал, что СМИ раздуют из этого историю, что они, конечно же, и сделали. Но у Фанка не было повода стыдиться этих слез. Как раз наоборот – ему следовало бы гордиться ими. Ведь они показали, насколько он неравнодушен. Все мы в тех командах «Селтикс» были такими же, как он. Все были невероятно страстными. Никто не скрывал своих чувств. И я всегда предпочту более страстного игрока, не обладающего большим мастерством, более классному, но не страстному игроку.

Фанк обладал обоими качествами – он был и страстным, и умелым.

За те четыре года, что я отыграл с ним в «Бостоне», у него было несколько моментов, в которых решалась судьба команды. Как, например, в четвертой игре финальной серии 2010 года против «Лейкерс», когда он набрал восемнадцать очков – и половину из них в четвертой четверти.

«Я чувствовал себя монстром, – сказал он на пресс-конференции после игры. – Реально. Я буду с вами предельно честен. Я чувствовал себя так, словно меня невозможно остановить».

Я так гордился им после игры, так гордился тем, что услышал от него, – ведь он говорил с тем нахальством, которое я так старательно пытался ему привить. Подмастерье стал мастером.

Однако между нами по-прежнему случались ситуации, в которых я вынужден был напоминать ему о том, что он никогда не будет доминировать рядом со мной.

Мы были в Торонто, где должны были играть на следующий день. На обеды мы всегда выходили всей командой, и в тот раз мы запрыгнули в Sprinter и отправились с набегом на Ruth’s Chris, словно армия варваров. Нам отвели приватный зал и закрыли дверь туда, но избавиться от шума, который мы издавали, было невозможно даже так. Beats только что выпустили портативную колонку, на которой мы на полную включали треки Lil Wayne и прочее качовое дерьмо. Мы начали бросать кости и горланить все громче – пока не пришел менеджер ресторана и не попросил нас сбавить громкость. Мы были не в состоянии сбавить, поэтому решили свалить оттуда на хер.

Игра против «Торонто» следующим вечером стала настоящем побоищем. В итоге мы победили с сиреной. Мы были довольны до усрачки, но очень на взводе. Мы сели в самолет. Атмосфера там была примерно как в «Улетном транспорте» – том фильме с Кевином Хартом, Method Man и Snoop Dogg, где братишки отрывались по полной на высоте девять километров над землей. Так вот по сравнению с нашей вечеринкой «Улетный транспорт» был как «Мэри Поппинс». Братья кидали кости, рубились в бурэй. Энергетика была просто сумасшедшей. Никто не мог нас утихомирить. Доку пришлось задернуть штору, отделявшую переднюю часть салона от задней, где было установлено по меньшей мере шесть разных столов для азартных игр, и за каждым из них кипела игра. Мы называли это мини-Лас-Вегасом.

Тем временем Фанк стянул с себя футболку и начал подбивать всех на армрестлинг. Он укладывал каждого, нонстопом. У него были и чирлидеры, поддерживавшие его запал, например Тони Аллен. Когда Фанк со стуком уложил Леона Поу, настоящего силача, ТА начал вопить: «Ух, ни хрена! Ты в натуре завалил его!»

Я просто сидел и смотрел на это. Я играл роль Робина. Бэтменом быть ни к чему. Пол Пирс тоже наблюдал за действом и, желая поугорать, сказал какую-то херню вроде того, что он готов поставить на меня в дуэли против Фанка. Фанк был готов. Фанк орал: «Давай!»

«Ты с кем, б***ь, разговариваешь вообще?» – спросил я у Фанка.

«С твоей ссыкливой жопой», – ответил он.

«Успокойся уже».

«Спокойствие тут ни к чему. Мужик здесь я».

«Пошел на хер».

Бэйби не собирался спускать мне эту фразу. Мы начали бычку.

Пи выкрикнул: «Ставлю бабло на Тикета! Никто не сможет уложить Тикета».

Пи сделал солидную ставку. Теперь ставки делали все. Молодые пацаны схлестнулись со старыми волками.

Перед тем как мы сомкнули руки, я сказал Фанку: «Я видел, как ты хватаешься за стол левой рукой, чтобы у тебя был рычаг. Я видел, как тебе пришлось помогать себе с тем молодым быком».

Перейти на страницу:

Похожие книги

Девочка из прошлого
Девочка из прошлого

– Папа! – слышу детский крик и оборачиваюсь.Девочка лет пяти несется ко мне.– Папочка! Наконец-то я тебя нашла, – подлетает и обнимает мои ноги.– Ты ошиблась, малышка. Я не твой папа, – присаживаюсь на корточки и поправляю съехавшую на бок шапку.– Мой-мой, я точно знаю, – порывисто обнимает меня за шею.– Как тебя зовут?– Анна Иванна. – Надо же, отчество угадала, только вот детей у меня нет, да и залетов не припоминаю. Дети – мое табу.– А маму как зовут?Вытаскивает помятую фотографию и протягивает мне.– Вот моя мама – Виктолия.Забираю снимок и смотрю на счастливые лица, запечатленные на нем. Я и Вика. Сердце срывается в бешеный галоп. Не может быть...

Адалинда Морриган , Аля Драгам , Брайан Макгиллоуэй , Сергей Гулевитский , Слава Доронина

Детективы / Биографии и Мемуары / Современные любовные романы / Классические детективы / Романы
Образы Италии
Образы Италии

Павел Павлович Муратов (1881 – 1950) – писатель, историк, хранитель отдела изящных искусств и классических древностей Румянцевского музея, тонкий знаток европейской культуры. Над книгой «Образы Италии» писатель работал много лет, вплоть до 1924 года, когда в Берлине была опубликована окончательная редакция. С тех пор все новые поколения читателей открывают для себя муратовскую Италию: "не театр трагический или сентиментальный, не книга воспоминаний, не источник экзотических ощущений, но родной дом нашей души". Изобразительный ряд в настоящем издании составляют произведения петербургского художника Нади Кузнецовой, работающей на стыке двух техник – фотографии и графики. В нее работах замечательно переданы тот особый свет, «итальянская пыль», которой по сей день напоен воздух страны, которая была для Павла Муратова духовной родиной.

Павел Павлович Муратов

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / История / Историческая проза / Прочее