«Значение Булгарина в истории русской литературы чисто отрицательное: с одной стороны, он подделывался под низменные вкусы невзыскательной публики, униженно расшаркиваясь перед начальством, лестью окупая презрительное покровительство, с другой – в непрерывной полемике изобличал своих оппонентов из либерального лагеря в неблагонамеренности и вредном направлении. От него идет пресмыкательство в литературе и система журнальных доносов. Имя Булгарина, заклейменное уже современниками, сделалось позорной нарицательной кличкой литературных деятелей этого типа».
Неплохо сказано. Своего рода семейный портрет. Пора рассмотреть его повнимательнее.
Вот знакомый нам Загорецкий. Он появляется в доме Фамусова незаметно, как сказано в ремарке, «между прочим». Оно и понятно: лицо само по себе незначительное, но необходимое, ибо «мастер услужить».
Загорецкий
София
Загорецкий
София
Как известно, следующая встреча Антона Антоновича была неудачной: Горичу и Чацкому такой собеседник оказался не по душе.
Платон Михайлович
Загорецкий
Чацкий
А вот старухе Хлестовой этот лгунишка пришелся ко двору:
Иная публика – иные речи. Чего стоит замечание Загорецкого в ответ на рассуждения Фамусова и Скалозуба о вреде книг. Здесь перед нами уже неистовый гонитель просвещения и охранитель общественного спокойствия: «А если б, между нами, / Был ценсором назначен я, / На басни бы налег; ох! Басни смерть моя! / Насмешки вечные над львами! Над орлами! / Кто что ни говори: / Хотя животные, а все-таки цари».
Другой тон, хотя столь же угодливый и настроенный на нужную ноту, в разговоре с Репетиловым. Наш герой преобразился в пламенного поборника свободолюбивых настроений: «Извольте продолжать, / Вам искренне признаюсь. / Такой же я, как Вы, ужасный либерал! / И от того, что прям и смело объясняюсь, / Куда как много потерял!..»
Да, от таких признаний веет явным семейным душком. Тут недалеко и до прямого наговора, который сродни политическому доносу. Ведь именно Загорецкий, подхватив эмоциональное Софьино «Он не в своем уме», которое господа N. и D. превратили в утвердительное «С ума сошел!», размножил и разнес:
Дальше сплетня усилиями «мастера услужить» покатилась, как снежный ком, увлекая и вовлекая всех присутствующих. Каждому, оказывается, сумел Чацкий вольно или невольно насолить, и каждый посчитал своим долгом добавить правдивую подробность: «Он сумасшедший… Да, он сошел с ума… Представьте, я заметила сама; И хоть пари держать, со мной в одно вы слово… В горах изранен в лоб, сошел с ума от раны… Шутка ли! Переменил закон!.. Да!.. в бусурманах он! Ах! Окаянный волтерьянец!.. Безумный по всему… По матери пошел, по Анне Алексевне; Покойница с ума сходила восемь раз… Чай, пил не полетам… Шампанское стаканами тянул… Бутылками-с, и пребольшими… Нет-с, бочками сороковыми…»
Внимательно вслушиваясь в эту стройную разноголосицу, отчетливо понимаешь, что фантастические обвинения имеют под собой реальные основания. Чацкий не просто лично затронул каждого из фамусовских гостей – он выступил против их общего жизнеустройства, а потому столь разные голоса мгновенно слились в слаженный и могучий хор: