Хамелеон. Похождения литературных негодяев

«Базиль. …Втянуть его в скверную историю – это в добрый час, и тем временем оклеветать его бесповоротно.

Бартоло. Странный способ отделаться от человека!

Базиль. Клевета, сударь: вы совсем не знаете того, чем пренебрегаете. Мне приходилось видеть честнейших людей, почти униженных ею. Поверьте, не существует той плоской злостной выдумки, мерзости, нелепой сказки, которую нельзя было бы сделать пищей праздных людей в большом городе, как следует взявшись за это, а у нас тут имеются такие ловкачи… Сначала легкий говор, низко реющий над землей, как ласточка перед грозой, шепот pianissimo бежит и оставляет за собой ядовитый след. Чей-нибудь рот приютит его и piano, piano

с ловкостью сунет в ваше ухо. Зло сделано. Оно прорастает, ползет, вьется, и rinforzando из уст в уста пойдет гулять. Затем вдруг, не знаю отчего, клевета поднимается, свистит, раздувается, растет у вас на глазах. Она устремляется вперед, ширит свой полет, кружится, схватывает все, рвет, увлекает за собой, сверкает и гремит, и вот, благодаря небу, она превратилась в общий крик, crescendo всего общества, мощный хор из ненависти и проклятий. Кой черт устоит перед ней?»

Я думаю, что это как раз тот случай, когда можно говорить о «вечных» сюжетах и проблемах, знакомых литературам разных времен и народов, неизменно на протяжении веков будораживших писательскую мысль и притягивавших ее своей жизненной нерешенностью. Но будучи «вечными» они всегда имеют национальную окраску и творческую неповторимость.

Мучаясь болями своего времени, всматриваясь в дела и вслушиваясь в говор своих современников, переводя их в Слово, настоящий писатель, как и любой мастер, естественно учитывает чужой творческий опыт.

В этом смысле вся русская классическая литература, как и культура в целом, обладала замечательным свойством. Она – открытая, чуткая. Всегда сохраняя в неприкосновенности, как золотой запас, национальные основы и своеобразие, внимательно и доброжелательно наблюдала, чем богаты ее сестры, чем живут другие народы. И нередко брала у других «свое» (по замечанию Жуковского о раннем Пушкине), близкое внутренним устремлениям. Одним словом, охотно училась и не стыдилась этого. Но потом, отобрав и усвоив необходимое для себя, переработав, сообразуясь с национальными потребностями и задачами, удивляла мир открытиями, которые могли появиться только в недрах России.

Вот и Грибоедов, обладая поразительным гражданским и писательским чутьем, обратился к старому, как мир, «вечному» сюжету людских взаимоотношений. Но взял его не отвлеченно, не как психологический феномен, не как повод для моральных сентенций. Сюжет «Горя от ума» и все действующие лица комедии не пересажены откуда-то на отечественную почву, а родились здесь, имеют конкретное историческое, общественное, нравственное, даже географическое обличье. Душа у пьесы – чисто русская!

Вспомним еще раз признание Молчалина: «Мне завещал отец…» Подобные наставления, как мы знаем, были даны в детстве и Чичикову. Может быть, случайное совпадение? Конечно, нет.

Еще в 1789 году в «Житии Ф. В. Ушакова», написанном одним из честнейших граждан России – А. Радищевым, содержалась беспощадная картина нравов, свойственных среде «умеренности и аккуратности».