Хамелеон. Похождения литературных негодяев

Похоже, что этих талантов у Молчалина-литератора предостаточно, и со временем они разовьются вполне.

На глазах у изумленных читателей этот виртуоз-редактор с помощью Молчалина 1-го и повествователя складно переиначивает все сомнительные с точки зрения благонамеренности заметки очередного номера газеты так, что окончательный текст, сохраняя некоторые черты первоначального, отличается от него, как черное от белого.

До заоблачных высот доходит «либерализм по-молчалински». Темы берутся самые острые, примеры приводятся самые жгучие, выводы делаются самые радикальные. А итог выходит самый подходящий: все хорошее проистекает от мудрого и заботливого начальства, а плохое исходит «от распространителей превратных идей».

Оригинальным образом ведется в газете полемика с конкурентами из «Бреющего шила», которое в своих нападках не стесняется, видимо, в выражениях, за что и получает по заслугам – принципиальный ответ с привкусом невинного доноса.

Вот один из наиболее ярких пассажей, отредактированный Молчалиным 2-м: «Бесспорно, что принцип единоначалия непререкаем; бесспорно, что власть единоличная, коль скоро она вручается лицам просвещенным и согреваемым святою ревностью к общественному благу (а кто же, кроме бесшабашных писак „Бреющего шила“, может отрицать, что именно эти качества всегда в совершенстве характеризовали наших начальников края, в особенности тех, кои удостоились этого назначения в последнее время?), не только не приводит государств на край гибели (после этих слов в окончательный вариант по совету Молчалина 1-го на всякий случай было вписано „как думают некоторые распространители превратных идей“ – П. С.), но даже полагает основание их несокрушимости. Но это нимало не должно охлаждать наше рвение в смысле содействовательном, ибо сам закон требует от граждан содействия…»

Дальше – немного словесно запутанные, но понятные реверансы и расшаркивания: «Вот что мы имели в виду, настаивая на совместном действии принципа единоначалия с принципом любовного и почтительного народосодействия, и вот почему мы и ныне еще раз решаемся посвятить наши столбцы всестороннему обсуждению вопроса о распространении на селения империи тех прав и преимуществ полицейского надзора, которыми уже пользуются города. Мы делаем это не в видах поучения, ниже совета, а лишь в форме скромного и благопочтительного мнения, принять или не принять которое будет, конечно, зависеть от усмотрения. Примется наше мнение – мы будем польщены; не примется – мы и на это сетовать не станем!»

И так все – честно и принципиально, к полному удовольствию «либеральной» публики и к великой радости Алексея Степаныча за своего способного тезку. На прощанье он пожелал другу-редактору: «Коли газета твоя „Чего изволите?“ называется, так ты уж тово… так эту линию и веди!»

Великое множество умеренно-аккуратных и благопристойно-благонамеренных лиц вписано беспощадной кистью Салтыкова-Щедрина в групповой портрет молчалинского клана. Каждое из них отвратительно. Собранные же вместе они производят гнетущее, мертвящее впечатление. Но главная опасность все-таки в другом. Если бы под руками злодеев рода человеческого типа Угрюм-Бурчеева (этот ряд каждый легко сможет дополнить именами литературными и реальными) «не существовало бесчисленных легионов Молчалиных», их злодейство лишилось бы питательной почвы и не смогло развиться до таких фантастических размеров, когда вокруг гибнет все живое.

Безучастные ко всему на свете, кроме своего душного мирка, Молчалины слепо проходят мимо человеческих страданий, слепо исполняют чужую волю, слепо, не рассуждая, не чувствуя и не думая, казнят и милуют, если это угодно хозяину. Они не подадут голоса в защиту правого, но оказавшегося в меньшинстве; не станут проверять здравым смыслом безумный приказ начальствующего прохвоста; с готовностью осудят все, что угрожает незыблемости официальных устоев и «усмотрений».

А коли так – их телами и мертвыми душами можно произвольно манипулировать: за все проголосуют и все одобрят. Получив же за беспорочную службу свой кусок пирога и тарелку жирных щей, дружно лизнут руку дающего или пониже и тихо спросят: «Чего изволите?» И вновь те изволят – и вновь эти одобрят и исполнят.

Помните, как в рассказе Булгакова о новых похождениях Чичикова, подъезжая к Москве, Павел Иванович ругательски ругал Гоголя? Испортил, мол, всю репутацию. Интересно, что мог бы сказать Молчалин о Салтыкове-Щедрине? Ведь он не просто испортил репутацию, но вскрыл все гнойники, создал анатомический атлас молчалинства. А ничего! Промолчал бы и спокойно переполз «из одного периода истории в другой». И переполз! И прекрасно приспособился! Эрдман и Маяковский в свое время это подтвердили.