Хамелеон. Похождения литературных негодяев

В биографиях обоих персонажей мы без труда найдем целые главы, близкие и Молчалину, и Чичикову, и особенно щедринским представителям молчалинского клана, теоретически обосновавшим свою практическую философию. Все они, следуя семейной традиции, шли по жизни одним путем, но – что делать? – кто-то всегда оказывается изворотливее, удачливее, подлее. В этом случае первым стал Варравин: лучший кусок пирога достался ему.

Словно предчувствуя свою гражданскую смерть, незадолго до разоблачения Тарелкин устроил собственные поминки и произнес знаменитую речь, в которой живописал заслуги «усопшего» перед человечеством. Она столь величественная и характерна для всех Тарелкиных, далеких и близких, что не грех перечитать ее целиком и хорошенько запомнить. Может, пригодится для сравнения…

«Не стало рьяного деятеля – не стало воеводы передового полку. Всегда и везде Тарелкин был впереди. Едва заслышит он, бывало, шум совершающегося преобразования или треск от ломки совершенствования, как он уже тут и кричит: вперед!!..Когда несли знамя, то Тарелкин всегда шел перед знаменем; когда объявили прогресс, то он стал и пошел перед прогрессом – так, что уже Тарелкин был впереди, а прогресс сзади! – Когда пошла эмансипация женщин, то Тарелкин плакал, что он не женщина, дабы снять кринолину перед публикой и показать ей… как надо эмансипироваться. Когда объявлено было, что существует гуманность, то Тарелкин сразу так проникся ею, что перестал есть цыплят, как слабейших и, так сказать, своих меньших братий, а обратился к индейкам, гусям, как более крупным. Не стало Тарелкина, и теплейшие нуждаются в жаре; передовые остались без переду, а задние получили зад! Не стало Тарелкина, и захолодало в мире, задумался прогресс, овдовела гуманность…»

Эффектно, не правда ли? А сколько чувства, искренности, веры! Не перестаешь удивляться живучести эдаких прирожденных «носителей прогресса». Что им разные перемены и общественные сомнения! Чем больше, тем лучше – они тут как рыба в воде. Упадут, встанут, отряхнутся и опять за свое. Многие Молчалины, почуяв ветер перемен, прячутся и выжидают. Другие теряются перед напором жизненных бурь, до конца надеясь на возврат старых, добрых, теплых времен. А эти не такие. Они, уловив в паруса свежий ветер, мгновенно поворачивают свою лодку, пристраиваются к новым обстоятельствам, угадывают, что будет, кто будет, что надо делать и говорить, и начинают провозглашать противоположное тому, что говорили вчера вечером или сегодня утром. Словом, норовят оказаться впереди прогресса.

И как провозглашают – златоусты! Облепят сладкими словесами, обмажут елеем, оближут, ввинтятся в душу, нашепчут, напоют: «Красавец!», «Полубог!», «Юпитер!». И дрогнет начальственное сердце, поверив и возжелав. И откликнется: надо бы поддержать и отблагодарить. «Ну, как не порадеть родному человечку!» – повторит начальственное лицо вслед за предшественниками. И порадеет, и поддержит, и спасет, если надо, от ответственности. Если лицо

служит Лицу, а не делу, то Лицо отблагодарит

лицо. А при чем тут дело?!

О, этот зловещий «родной человечек», выросший из молчалинского корня! Ради него – в знак благодарности за преданность – можно забыть про совесть и честь, попрать справедливость и достоинство. Сколько блестящих идей и великих начинаний было загублено ради спокойствия и безбедного существования очередного «родного человечка». Сколько светлых голов и чистых сердец было предано порицанию и отдано на поругание. Ибо ничего так не боится «родной человечек», как чьей-то независимости, служения общему делу, ищущей мысли, свободного чувства.

Групповой портрет нашего неблагородного семейства будет неполным, если не упомянуть еще одного «родного человечка». Он вроде бы и другого корня, но, если приглядеться, оказывается по-родственному похож. Пожалуй, лучше всех описал его опять-таки Салтыков-Щедрин.

С очерками «Господа ташкентцы» читатели впервые познакомились в 1869 году, открыв № 10 журнала «Отечественные записки». Отдельной книгой эти «картины нравов» изданы в 1873 году.

Писатель сразу оговаривается, что к жителям географического Ташкента его герои никакого отношения не имеют – это «имя собирательное»: «Как термин отвлеченный, Ташкент есть страна, лежащая всюду, где бьют по зубам и где имеет право гражданственности предание о Макаре, телят не гоняющем. Если вы находитесь в городе, о котором в статистических таблицах сказано: жителей столько-то, приходских церквей столько-то, училищ нет, библиотек нет, богоугодных заведений нет, острог один и т. д., – вы можете сказать без ошибки, что находитесь в самом сердце Ташкента».