Харам Бурум

– А-а, Грише. Вы с ним поразительно похожи. Надеюсь, ты не такой строптивый, как братец. Итак, чем ты хотел ему помочь, Вездеход?

– Освободить. Выкупить. Думал договориться с тобой. Разве Григорий чем-то провинился перед Красной Линией? Разве совершил какой-то проступок? Думал, что ты поймешь. Пойдешь навстречу. А то, что пробрался в Берилаг тайком… Извини. Никто бы меня сюда не впустил. Пришлось…

– Тебе? Навстречу?! – Корбут отвесил карлику оплеуху. – Коменданта образцового исправительного концлагеря имени товарища Берия называть на «вы»! Обращаться «товарищ Корбут», урод!

– Вижу, товарищ Корбут, договориться мы не сможем…

– Почему? Договоримся. Ты расскажешь, через какую дыру пролез сюда, а я оставлю твою шкуру в сохранности и помещу в клетку. Не могу обещать, что по соседству с Гришей…

– Пошел ты…

Чеслав понимающе кивнул. Подошел к столу с инструментами, засвистел свою оперетку и, резко развернувшись, воткнул скальпель в ладонь Вездехода так, что пригвоздил ее к деревянному подлокотнику кресла.

Вездеход не издал ни звука, но побледнел и прикусил губу.

– Это для того, чтобы ты понял, в каком русле пойдет наша беседа. Итак, как ты попал в Берилаг?

– А как сюда можно попасть? По метро. Через блокпост.

– А тебе не жаль парней, которые сегодня там дежурили? Я ведь прикажу их расстрелять.

– Сами виноваты. Нечего ворон ловить.

– Ага. Так у тебя нет жалости к невинным людям. Ну и я не стану тебя жалеть. – Чеслав развернул стул Вездехода так, чтобы тот видел стол с набором инструментов. – С чего начнем, малыш? Могу предложить иглы под ногти или…

Носов не знал, как поступить в этой ситуации, хозяином которой был Чеслав Корбут. Ему нечего предложить садисту. Русаков был тысячу раз прав, когда говорил, что взятка ЧК не заинтересует. Оставалось только одно – молчать. Дожидаться, пока Корбут вдоволь наиграется и отправит его в клетку. Дальше будет видно…

Николай не подозревал о том, что комендант тоже раздумывает. Он ведь сам был инициатором того, чтобы сделать из карлика вербовщика. А теперь собирался прибегнуть к пыткам и испортить то, что могло еще послужить.

Чеслав пытался убедить себя в том, что пытать диверсанта необходимо для того, чтобы узнать, как он проник в Берилаг, в том, что это его долг как коменданта. Священный долг…

ЧК не мог признаться даже самому себе в том, что тема использования Вездехода для вербовки человеческого материала, в котором так остро нуждается группа ученых, работающих над проектом «ГМЧ», и необходимость выявить слабые места в системе охраны Берилага волнуют его куда меньше, чем просто желание кого-то помучить.

Возможно, на окончательное решение ЧК повлияла черная форма, в которую он вырядился. Так или иначе, но Чеслав снял с полки паяльную лампу и принялся работать ее поршнем.

Карлик наблюдал за действиями ЧК, понимая, что его ждет. Единственное, что сейчас он может противопоставить Корбуту – свое молчание. Он должен собрать в кулак всю волю и молчать. Не издать ни звука, какими бы тяжкими не были пытки. Слабое место всех садистов – желание слышать вопли своих жертв. Если он не закричит, Чеслав может растеряться и…

В любом случае ничего хорошего его не ждет.

ЧК закончил с насосом, поднес к насадке лампы спичку и тщательно отрегулировал толщину синего язычка пламени, сделав его тонким как игла.

– Начнем? Молчание – знак согласия.

Корбут поднес лампу к груди карлика. Огненная игла впилась в кожу. Пальцы Носова впились в деревянные подлокотники, на бледном лбу проступили капли пота.

Чеслав нахмурился, передвинул лампу. Реакция Носова была совсем не такой, как ожидал мучитель – Николай просто закрыл глаза.

Сначала он осознанно пытался противостоять боли, пытаясь представить, что его жалят пчелы или кусают комары. Но с каждой новой секундой все больше выпадал из реальности, утрачивая с ней связь.

Пытка была столь болезненной, что Вездеход перестал понимать, что с ним происходит. Он уже думал, что сам стал жертвой отравленных игл, яд которых парализует.

Они втыкались к нему в грудь одна за другой. Паралич лишил его подвижности, но не повлиял на остроту ощущений. Новые уколы вонзавшихся в кожу игл были болезненнее предыдущих. Голос, требовавший в чем-то признаться, сначала был таким громким, что бил кувалдой по барабанным перепонкам, но постепенно отдалялся и затихал, пока не стих совсем. Из всех звуков, которые теперь слышал Вездеход, остался свист ветра над океаном.

Океаном боли. Его ледяные волны накрывали Вездехода с головой. Он выныривал на поверхность, хватал ртом воздух, и все-таки с каждым разом погружался все глубже. До тех пор, пока уже не смог выбраться из вязкой глубины. Боль ушла…

Чеслав не сразу понял, что тело пленника уже не реагирует на пытку. Продолжал водить огненной указкой по груди Вездехода до тех пор, пока запястье не стало ломить от тяжести лампы.

– А ты крепкий орешек, – буркнул ЧК, ставя лампу на полку. – Будем пробовать что-то еще…