Хардкор

Вообще выезды особым разнообразием не отличались. Было несколько маршрутов, но все они были с совершенно непредсказуемым эпилогом. Безумные ночные гонки в парке на филевской пойме, трасса в Крылатском… В общем, кто ездил, тот поймет. Отдельным трипом и почти ритуалом был ночной вояж в Шереметьево, заканчивавшийся ночным то ли ужином, то ли завтраком в столовой для работников на четвертом этаже. Городской центр постепенно осваивался – и соляные подвалы, примыкающие к Лубянке, стали идеальным местом для прибежища и тусовки в непогоду. По слухам, при Сталине там была личная тюрьма Берии. Об этом свидетельствовали решетки на сводчатом потолке, которые выходили во внутренний двор дома-колодца на Солянке, и помещения, в которых на тот момент были гаражи, очень походившие на камеры для узников. Многие проходы, в том числе на более глубокие уровни, были замурованы. Но при общем бардаке, который происходил в то время в стране, зайти и заехать туда на мотоциклах можно было без проблем. К тому же въезд в подвалы был скрыт аркой двора от проезжающих по Солянке машин и прохожих. Там встречались, чинили мотоциклы, привозили и подключали магнитофон с усилителем; порой этот подвал забивался чуть ли не под завязку, и выезд оттуда превращался в бесконечную вереницу огней, выскакивающих на пустынные улицы московского центра прямо из-под земли. Картинка была впечатляющей.

Времени было достаточно, выезды были стихийными: просто подрывались группами, а за группами уже толпы. Так однажды Валера Захаренков узнал про какое-то мотокросс соревнование в Подмосковье и подорвал группу рокеров туда. Причем, был май, прохладно, а Валера такой: «О, поехали по колхозам прокатимся, найдем приключения». Какой колхоз!? Грязища, утро первого мая, холод… Мы метались по округе, оказавшись в итоге на другой от соревнования стороне реки. Истра вроде бы была; мы нашли узкое место метров двадцать и давай с дуру переправляться. Брод-то он брод, но мотоциклы уходили под воду полностью. С разгону до середины реки, а потом пешком. Я стоя на сидении, проехал почти три четверти – но все равно… И вот, все грязные, мокрые, почти из-под воды, с Валерой Черномором, мы возникаем на соревновании… И – главное – вовремя появились. Там не все поехали, кто-то остался у костра. Один чувак спал к костру очень близко прямо в шлеме – и тот оплавился. Чувак вскакивает на шум и хохот, а у него пол-шлема на плечо стекает. Все охренели еще раз…

На таких моментах все истории и держались, обрастая слухами и мифами. Но и без мифов историй было много. Постоянно ездили на Бадаевский завод за пивом, потом по пути заскакивая за горячим хлебом в булочную на Горького, или в ночные пельменные. Обычно к заводу тихо подъезжало мотоциклов сто, кто-то лез через забор и обратно возвращался уже неся по паре ящиков пива… К 1988-му году совсем распоясались. Саше Хирургу тогда кто-то продал коричневый «Днепр», на котором гонял и я, и он влился в движуху. Мотоциклы тогда брали с колясками и тут же их снимали.

М. Б. Не всегда. Я помню, когда мотоажиотаж достиг своего предела, даже Саббат сел за руль и возил в коляске Лебедя, который вальяжно развалившись в ней вместе с двухкассетником, глушил прохожих каким то металл-файером.

А. Отдельные случаи, несомненно, были, Тот же Негр, взял себе однажды «Паннонию», у которой люлька была как космическая торпеда. Стоила она тогда порядка двухсот пятидесяти рублей, и это было из области повыпендриваться. А у меня, да и у многих, вся идеология была в езде – как у всех рейсеров. Ну, и в играх с элементами погони. Меня вот однажды гнали, аж от Серпухова. И был я без прав, но не один, у меня на «жопе» сидел биберевский Карабас. Была целая группа с этих краев, многие из которых поразбивались или погибли в передрягах, как Гном. И вот оттуда и до самого МКАДа, ни разу не разогнувшись, местами по встречке, я гнал. Карабас только изредка умолял остановиться и ссадить его…

Из сленга того периода пошло слово «банан» (это про «Яву» новую) и «нажопник». Это когда кто-то подходил и говорил, возьмешь меня на жопу, то есть вторым номером. Безумная езда была в основе всего. Это у Руса и Саббата, были важнее эстетика или политика, а я был от этого далек. И искренне не понимал, почему Негр и Рус ведут себя как персонажи мультфильма про Тома и Джерри. Никто не понимал, но все ржали. Миша всегда был на понтах, как на рессорах, но как только где-то возникала вероятность появления Руса, он тут же куда-то пропадал. А скрыться ему, при его негритянской внешности, было очень сложно. Негров в Москве были единицы. Он, собственно, так и погорел потом, когда стырил в булочной булочки: его быстро нашли и посадили на пятнадцать суток…

М. Б. Я как-то пропустил этот эпизод, хотя наши тусовки к этому времени сблизились, и пешие делегации на МХАТ были регулярными.

А. Об этом даже написали московские газеты. Мол, известный чернокожий рокер Миша Ложкин украл какие-то булочки и был за это схвачен и осужден. Отрабатывал здесь же, на Никольской, на каких-то ремонтных работах…