Хасидские рассказы

И собираются-таки к цадику холодные души, мерзлые души, евреи со свечами за пазухой, но без огня в глазах… Приходят грустные, печальные… И обращаются к цадику, обращаются за исправлением, за светом… И цадик, заметив это, начинает читать Божие слово… И читает слово, подобное огню… Горящую тору, зажигающую светильники… Благодеяния, совершенные без чувства и смысла, их получают… Они загораются и начинают светить… Мертвецы воскресают, обретают пламенно-яркие души, ангельские лики.

И становится светло, и является радость, веселие, восторг, любовь, братство, единение…

Все озарено сиянием!..

Чего добился цадик?

Он «огнем, посеянным ради праведников» зажег еврейские свечи!.. А когда все горят? — Сами ведь понимаете, что, как следствие этого, возникает радость, веселье, рождается восторг радения, затем — тяготение к Божеству, затем…

Впрочем, это уже не про вас… С вас довольно одной радости, радости о благом деле, радости о празднике…

Что вы делаете в Судные дни?

Месяц Элул, шутите вы, вступает в знак Дев, и вы плачете!

Миснагид живет по календарю…

Вы сморкаетесь и плачете…

Превращаетесь в плакальщиков, в баб!

И дрожите всем телом!

Мы же в эти дни веселимся, пляшем, поем! Гуляем по улицам! Как можно плакать, когда кругом светло, когда все пламенеют!..

Но если речь зашла о свете, то я вам расскажу притчу; ее вы наверное поймете! Вы знаете ведь, что существуют два светила — солнце и луна. Солнце дает свет и тепло, а луна, как вам наверное известно, — ведь вы любите луну, ваши сыновья посвящают ей стихи и вздыхают по ней — луна дает лишь свет… Ребе сидел однажды у окна — сумерками дело было.

Он любил бывало сидеть у окна сумерками… Взошла луна, и мы воочию увидели, что она нарочно показалась из-за облака, чтобы приветствовать его… Он улыбнулся. Потом обратился к нам и спрашивает, знаем ли мы про жалобу луны… Мы, конечно, говорим, что не знаем; он рассказал:

— Солнце, — говорит, — на страже днем, и ему тепло; луна же стоит на страже ночью, и ей холодно… Пришла она однажды с жалобой в небесный суд: ей, мол, холодно! Просит, чтобы ей сшили шубу!.. Суд признал ее правоту. Созвали портных со всех концов света и велели шить ей шубу! Портные говорят, что они не в состояние исполнить приказ. Они, мол, не знают, как с нее мерку снять: в течение всего месяца — она либо толстеет, либо худеет…

Ну?

Как вы скажете?

Пусть сошьют тридцать шуб! Я так и знал, что это вы поймете! Он, дай ему Бог здоровья, первый на эту мысль напал.

Меж двух гор

Между Брестским раввином и Бяльским цадиком Рассказ меламеда

ро Брестского раввина и Бяльского цадика вы, наверное, слыхали, но не все знают, что Бяльский цадик реб Ноэхке был раньше довольно продолжительное время усердным учеником Брестского раввина, потом внезапно исчез, мыкался некоторое время по «голусу» и объявился, наконец, в Бяле.

А ушел он от раввина вот почему: изучали Тору, но эта Тора, чувствовал цадик, «сухая» Тора… Изучают, например, какой-нибудь закон по женскому ритуалу, о молочном и мясном, о гражданских исках. Прекрасно. Приходят Рувим и Симон судиться, является с требою чей-нибудь посланный, или женщина с каким-нибудь ритуальным вопросом, — в этот момент изучение Торы получает душу, оживает, приобретает власть над жизнью. А без всего этого цадик чувствовал, что Тора, т. е. оболочка Торы, то, что лежит открыто перед всеми, на поверхности, одна сушь. Не это, чувствовал он, есть учение жизни! Тора должна жить!

Изучать каббалистические книги было запрещено в Бресте. Брестский раввин был миснагидом и по натуре своей «мстительным и злопамятным, как змей». Стоило дотронуться до «Зогара» или «Пардеса», — и он проклинал, предавал анафеме. Раз одного застали за каббалистической книгой, так раввин приказал сбрить ему бороду руками цирюльника-гоя. И что вы думаете? Человек с ума сошел, впал в меланхолию, и что еще более удивительно, ему не мог уже помочь никакой чудотворец. Шутите вы с Брестским раввином! И все-таки, как это уйти из иешибота Брестского раввина?

Долгое время цадик колебался-таки.

Но раз было ему видение. Приснилось ему, что Брестский раввин зашел к нему и сказал: «Пойдем, Hoax, я поведу тебя в нижний рай». И он взял его за руку и повел. Они очутились в обширном чертоге, где, кроме входа, через который они вошли, не было ни дверей, ни окон. В чертоге, однако, было светло, — стены, казалось цадику, были из хрусталя, и от них исходил яркий блеск.

И они ходят и ходят, и конца не видать.

— Держись за мой кафтан, — говорит раввин, — тут имеется бесчисленное количество лабиринтов, и если ты отстанешь от меня, ты заблудишься навеки…

Цадик так и сделал. Идут все дальше и дальше, и за все время он не заметил ни скамейки, ни стула, ни какой бы то ни было домашней обстановки, — ничего! — Здесь не сидят, — объясняет ему Брестский раввин, — а идут все вперед и вперед.