Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Послушай, я считаю до трех. Если ты не откроешь свой рот, пеняй на себя, последствия будут лишь на твоей совести, — на этих словах в глубине глаз Ши Мэя вспыхнул тусклый огонек.

На самом деле он и сам не знал, хочет ли чтобы Чу Ваньнин догадался или все же не желает этого. Впрочем, сейчас было уже не важно, догадается он или нет. Пути назад не было, и сейчас он думал лишь о том, каким образом ему раскрыть свою подлинную личность.

Конечно, это будет достаточно волнительно и даже жестоко, но, в конце концов, этот человек играл с ним две жизни, и теперь, когда ему удалось выиграть, он хотел тщательно облизать плод своей победы.

— Раз.

Казалось, перед глазами забрезжил луч надежды на успех и безоговорочную капитуляцию.

— Два.

Что чувствует сейчас Чу Ваньнин? Гнев? Скорбь? Страх?

Сгорая от нетерпения, Ши Мэй чуть приоткрыл губы и полусерьезно, полушутя произнес:

— Три… Что ж, наложница Чу и правда очень добродетельна, не удивительно, что Тасянь-Цзюнь так хотел, чтобы удовлетворение плоти стало и твоей дурной привычкой… Раз уж ты не угадал, значит мы сразу перейдем к той части, где я буду груб и бесцеремонен. Ты…

— Хуа Биньань, — голос был холоднее льда.

Пальцы Ши Мэя едва заметно дрогнули, и рука, готовая развязать пояс Чу Ваньнина, застыла на полпути. После этого он со смехом сказал:

— Угадал, правда, лишь наполовину. А дальше?

— …

Он буквально излучал лисью хитрость и лукавство, однако, если на лице других людей подобное выражение выглядело бы отвратительно непристойным, Ши Мэй, благодаря природной красоте и изяществу, даже сейчас был подобен отражению лотоса в чистой воде.

Он был твердо уверен, что Чу Ваньнин не сможет добраться до последнего слоя правды, он был очень доволен собой, он…

— Я бы предпочел, чтобы ты и правда умер.

Улыбка примерзла к лицу Ши Мэя. Спустя несколько мгновений он спросил:

— Что ты сказал?

В голосе лежащего на кровати человека не было ни капли жара эмоций, лишь проникающий до костей холод.

— В прошлой жизни, в тот день, когда небеса раскололись и начался сильный снегопад, я бы предпочел, чтобы ты и правда умер.

Ши Мэй уставился на него. Все заранее заготовленные слова встали поперек горла, не находя выхода.

Поднятая рука так и замерла в воздухе. Вмиг утратив почву под ногами, он совсем растерялся и не понимал, что ему теперь делать и как поступить.

— Ши Минцзин, — словно пчелиное жало, тихий вздох безжалостно вонзился в его ошеломленный разум. — Это ведь ты?

— …

Хотя его слова прозвучали как вопрос, в тоне Чу Ваньнина не было и капли сомнения.

Ши Мэй опустил ресницы, пряча за ними выражение глаз. Чуть погодя, он усмехнулся:

— Я не умер, к твоему сожалению.

Он не захотел признать себя побежденным, однако по его голосу чувствовалось, что он все-таки немного разочарован.

— Я действительно Ши Минцзин из твоей другой жизни, — сказал он, — и пришел сюда из мира Наступающего на бессмертных Императора Тасянь-Цзюня. Я вовсе не тот ребенок, что следовал за тобой в этой жизни, — помолчав, он добавил, — нужно уметь отвечать за свои слова, давай я развяжу тебя.

С этими словами он ослабил вервие бессмертных, а после этого положил руку на закрывающую глаза Чу Ваньнина шелковую ленту и, использовав крупицу духовной силы, с легкостью снял ее.

Непроницаемый взгляд персиковых глаз встретился с таким же бесстрастным взглядом глаз феникса.

— Надеюсь, Учитель в добром здравии.

Мысленно Чу Ваньнин уже подготовил себя к тому, что увидит, поэтому сейчас выглядел лишь немного более мрачным, чем обычно. Окинув Ши Мэя холодным взглядом, он сказал:

— Ты все еще помнишь, что я твой учитель?

Услышав его слова, Ши Мэй нежно рассмеялся в ответ, и Чу Ваньнин, наконец, понял, какой острый стилет всегда скрывался за этой его мягкостью и нежностью.

— Ну, конечно, я помню. Я никогда не забуду, что когда-то милостивый государь держал надо мной свой зонт.

Телесная слабость Чу Ваньнина никак не отразилась на его непреклонном характере и врожденном упрямстве. Какое-то время он просто смотрел на Ши Мэя, прежде чем ледяным тоном, медленно и внятно процедил сквозь зубы:

— Ты мерзавец.

Ши Мэй рассмеялся:

— Это вы позволили мне победить[253.3], — помолчав немного, он снова вернулся к тому, что его волновало. — И все-таки, когда Учитель догадался, кто я? В прошлой жизни?

Чу Ваньнин лишь холодно взглянул на него и ничего не ответил. В его глазах можно было прочесть злость и негодование, но самой яркой эмоцией, затмившей все прочие, было разочарование.

Поразмыслив, Ши Мэй предположил:

— Нет, это не могло случиться в прошлой жизни. Если бы тогда ты знал, что Хуа Биньань — это я, то, разорвав время и пространство, сразу же рассказал бы об этом Хуайцзую, — он взглянул на него из-под похожих на перья густых ресниц. — Значит, это случилось в этой жизни. Иными словами, совсем недавно, не так ли?.. Наверняка на горе Лунсюэ ты слышал, как я говорил с Мо Жанем.

— …

— Ну да ладно, это уже неважно, — с улыбкой продолжил Ши Мэй. — Так или иначе, теперь ты в моих руках и больше не сможешь сбежать.

Несмотря на тяжесть молчания, Чу Ваньнин не проронил ни звука.