В груди бушевали обида и негодование. Он почти мстительно целовал мужчину на кровати, жадно всасывая его губы. Сначала Чу Ваньнин никак не реагировал, и только когда язык Ши Мэя попытался раздвинуть ему зубы, чтобы пробраться внутрь его рта, он, словно очнувшись ото сна, широко распахнул глаза.
— М-м!..
— Тсс, молчи, — часто и тяжело дыша, Ши Мэй надавил Чу Ваньнину на горло, наложив на него заклинание молчания. — Этому заклинанию когда-то ты сам нас обучил. Тогда ты сказал, что оно поможет нам не выдать себя в случае опасности. Мог ли ты подумать, что однажды я использую его подобным образом?
Он полностью проигнорировал растерянность и негодование в глазах Чу Ваньнина. Собственная ревность и страстная жажда почти лишили его разума и самообладания:
— Учитель, ты знаешь? Целых две жизни. Не жалея сил, я обдумывал каждый шаг и не прожил ни одного спокойного и безмятежного дня.
Он быстро связал ноги Чу Ваньнина и привязал его руки к изголовью кровати. Проделывая это, он продолжал цедить сквозь зубы:
— Я и правда ненормальный и то, что я собираюсь сделать, не позволит мне снова считаться нормальным человеком, но что с того?! Если уж этот марионеточный Наступающий на бессмертных Император может делать все, что заблагорассудится, с какой стати я должен осторожничать?
Произнося эти слова, Ши Мэй наблюдал, как под его телом из последних сил яростно борется Чу Ваньнин. Сам он в этот момент чувствовал сильнейшую душевную боль и одновременно с этим испытывал невероятное удовольствие.
— Теперь мне кажется, я смог это понять. Природа человека такова, что, даже добившись цели, он будет разочарован, именно потому нужно получать удовольствие здесь и сейчас… Учитель, — он выпрямился и с некоторой излишней поспешностью начал снимать одежду с Чу Ваньнина, — нелегко было зайти так далеко, поэтому я просто обязан тоже попробовать тебя на вкус. Давай будем считать это наградой твоему ученику, да?
У тяжелобольного человека было недостаточно сил для сопротивления, и Ши Мэй с легкостью его раздел. Прохладный воздух коснулся обнаженной кожи. Тусклый свет лампы выхватил из сумрака угловатые линии крепкого, хорошо развитого истинно мужского тела. На упругой коже виднелись сине-зеленые и фиолетовые синяки и засосы — следы страсти, не так давно оставленные на нем Мо Жанем.
Глаза Ши Мэя потемнели, когда он тихо пробормотал себе под нос:
— Надо же, он и правда слишком жесток.
Сказав это, он ухватил Чу Ваньнина за подбородок, чтобы приподнять его голову и заглянуть ему в глаза.
Раскосые глаза феникса сейчас казались подернутыми туманной дымкой. Похоже Чу Ваньнин почти не различал сон и явь и, вероятно, ему казалось, что сцена, разворачивающаяся перед его глазами, настолько абсурдна, что просто не может быть правдой. Однако при всей нереальности происходящего, тактильно все ощущалось слишком уж реально для иллюзии.
В сочетании с путаницей из воспоминаний двух прошлых жизней, это привело к тому, что даже при всем желании Чу Ваньнину было очень нелегко сразу выдать хоть какую-то адекватную реакцию на происходящее.
— Я не такой, как он, — Ши Мэй какое-то время смотрел на Чу Ваньнина. Выражение его глаз постепенно смягчилось и стало почти нежным, вот только было в этой нежности что-то слишком неправильное. — Он понятия не имеет, как нужно обращаться с тобой в постели. Попробуешь со мной и сразу поймешь, что в этом плане он вообще ничто, — сказав это, Ши Мэй начал раздеваться.
Он только что купался, и на его теле было лишь легкое одеяние, которое легко соскользнуло с него, обнажив стройное тело, гладкое и нежное, словно лучший нефрит с горы Куньшань.
— Учитель… — пробормотал он, напористо прижимаясь к нему всем телом.
Было это во сне или наяву, для Чу Ваньнина все происходящее казалось настолько нестерпимо омерзительным, что его тело прошила дрожь отвращения, а лицо еще больше побледнело.
— Твое тело такое горячее.
— …
Было понятно, что если бы наложенное на Чу Ваньнина заклинание молчания ослабло хоть на миг, этот мужчина, вероятно, тут же разразился бы гневной бранью или просто задохнулся от злости. Однако Ши Мэй, все же не смог сдержаться и, нежно поглаживая его тело, пробормотал:
— Внутри ты будешь еще горячее?
— Ши… Минцзин! — услышав этот крик, Ши Мэй от неожиданности даже оцепенел.
— Сам освободился от заклинания молчания? — он поднял глаза и уставился на лицо Чу Ваньнина. — Ты и правда такой…
Губы Чу Ваньнина дрожали, зубы выбивали дробь, откашлявшись кровью, он хрипло произнес:
— Совсем обнаглел! Пошел вон отсюда!
Ши Мэй молчал и, чуть склонив голову, смотрел на лежавшего под ним мужчину.
Был ли этот человек слишком озлобленным? Слишком упрямым? Или он просто не мог примириться со своей судьбой и признать поражение?
Так много слов вертелось на языке, но, когда они почти доходили до губ, удивительное дело, но он просто не знал, что сказать.
В конце концов, Ши Мэй просто улыбнулся, а когда Чу Ваньнин собрался вновь разразиться гневной бранью, он внезапно зажал ему рот рукой и, быстро сдернув с волос ленту, завязал ее между его губами и зубами.