Хаски и его учитель белый кот. Том III

— Давайте я вас друг другу представлю: это — отделенный от горы Цзяо дух демонического дракона Ван Ли, который слушает приказы только представителей рода Наньгун, — искоса взглянув на них, Тасянь-Цзюнь продолжил. — Судя по тому, что ты не знаешь меры и даже во владениях этого достопочтенного ведешь себя так несдержанно, наше императорское вечество может посчитать, что тебе и правда жить надоело.

От злости и обиды, которую, очевидно, было не так легко снести, кровь прилила к голове и бешено застучала в висках Ши Мэя, отчего на них вздулись вены. Приходилось признать, что он и правда не подумал, что кровный контракт Наньгунов с горой Цзяо можно использовать подобным образом. Учитывая то, что он был пойман за руку и, можно сказать, связан по рукам и ногам, Ши Минцзин не посмел вести себя слишком нагло и самоуверенно, поэтому просто сказал:

— Убери от меня эту омерзительную тварь[268.1] и дай мне уйти.

Тасянь-Цзюнь демонстративно уставился на то, что сейчас сжимал дух демонического дракона. Насмотревшись, он с кривой усмешкой сказал:

— Тогда прежде ты должен пообещать, что больше никогда не достанешь при этом достопочтенном свою омерзительную хрень[268.1].

И без того донельзя рассерженный грубым вмешательством в его интимные дела, Ши Мэй совсем спал с лица, но все же угрюмо спросил:

— Что ты называешь омерзительным?

— То, что сейчас связано.

Чу Ваньнин: — …

Взглянув на связанного Чу Ваньнина, Тасянь-Цзюнь нахмурился и изменил формулировку:

— То, на чем сейчас нет одежды.

Чу Ваньнин: — …

Все это звучало как-то уж слишком двусмысленно, поэтому Тасянь-Цзюнь, помахав рукой, пояснил специально для Чу Ваньнина:

— Этот достопочтенный не о тебе говорит.

— Мо Жань, ты и правда просто смешон, — не преминул вставить свои пять медяков Ши Мэй. После этого, сохраняя видимость хладнокровия, он накинул на плечи свой легкий банный халат и, подняв глаза на Мо Жаня, сказал:

— Ладно, теперь ты можешь убрать его с меня?

— Не так быстро, сначала выйди из комнаты и отойди подальше. Как дойдешь до заднего склона, заклинание само спадет, — с ленцой протянул Тасянь-Цзюнь. — Однако вынужден напомнить, что если в будущем у тебя хватит смелости вновь приставать к человеку достопочтенного… этот дух уже хорошо знает твой запах, и даже если ты будешь находиться за пределами горы Цзяо, он сможет догнать тебя и удавить.

Считают, бессовестные люди непобедимы, что уж говорить о Тасянь-Цзюне, который по части бесстыдства достиг недосягаемых высот[268.2] и уже давно не имел себе в этом равных.

После того, как Ши Мэй в ярости выскочил вон, в комнате снова остались лишь двое: почитаемый Божественный Император и уважаемый Бессмертный Бэйдоу.

Тасянь-Цзюнь подошел, протянул руку… и увидел глаза Чу Ваньнина, которые были колючими и враждебными, но еще и немного влажными. Похоже то, как резко император потянулся к нему, напомнило Чу Ваньнину годы заключения и издевательств, поэтому он почти мгновенно напрягся.

Тасянь-Цзюнь про себя печально вздохнул. На самом деле он сам не мог понять, почему его сердце вдруг стало таким мягким, но в итоге всего лишь коснулся лба Чу Ваньнина.

— Не такой горячий, как раньше, — без всяких эмоций констатировал Тасянь-Цзюнь. — Как человек — он полный отброс, но лекарства у него в самом деле хорошие, — помолчав, он все так же холодно добавил, — больше не допущу, чтобы эта мерзкая тварь позорила тебя. Ты — человек этого достопочтенного, и никому не дозволено донимать тебя. Положись на меня и больше не переживай об этом.

Тогда еще император не знал, что Ши Мэй стер часть памяти Чу Ваньнина, и тот временно вернулся в определенный момент их прошлой жизни. Из-за этого же ему было неизвестно, насколько сильно его слова потрясли Чу Ваньнина.

Ведь Мо Жань при нем назвал Ши Мея мерзкой тварью…

Тасянь-Цзюнь не обратил внимания на выражение лица Чу Ваньнина, на самом деле, он вообще избегал прямо смотреть на него. Зная себя, он прекрасно понимал, что если взглянет на эту эротичную картину еще раз, то, возможно, просто потеряет контроль над собой. А учитывая текущее состояние Чу Ваньнина, тому будет крайне сложно снова выдержать подобное обращение.

Если бы это случилось в прошлом, Тасянь-Цзюнь, вероятно, не был бы таким жалостливым, но он слишком долго был один в другом мире, где ему приходилось влачить одинокое существование в качестве ходячего трупа без возможности жить и без права умереть.

Когда он снова увидел Чу Ваньнина, казалось, его ледяное сердце наполнилось неясным ощущением тепла. Именно это приятное чувство удерживало его от того, чтобы быть таким же вспыльчивым и раздраженным, как раньше.

Он развязал веревки на запястьях Чу Ваньнина и, увидев ярко-алые полосы, непроизвольно начал их поглаживать, чтобы разогнать кровь и успокоить боль. Впрочем, быстро осознав, что делает, он тотчас же это прекратил.

Он и правда не мог понять, что с ним происходит.