Хаски и его учитель белый кот. Том III

Он находился не на Пике Сышэн, а в очень тесной тюремной камере. Стены были покрыты грязью и копотью, а единственный луч света проникал в маленькое отверстие для передачи еды, что располагалось в нижней части черной железной двери.

На потолке тюремной камеры была выгравирована эмблема с изображением весов, так что он быстро сообразил, в какой именно тюрьме он находится.

Не имеющий себе равных по справедливости и беспристрастности храм правосудия, единственный, что мог принимать решения независимо от Десяти Великих орденов мира совершенствования.

Цитадель Тяньинь.

Он был заключен в ее тюремных стенах. Горло горело, губы потрескались.

Вокруг было очень тихо. Настолько, что, если прислушаться, можно было услышать подобный шуму ветра гул крови в ушах и сонное бормотание призраков. Ему понадобилось много времени, чтобы прийти в себя и собрать свое рассеянное сознание…

На самом деле он чувствовал, что такой день должен был настать еще в прошлой жизни, однако Небеса были к нему слишком благосклонны и дали ему кое-как протянуть почти две жизни, выставив ему счет за грехи только сейчас.

— Мо Жань, еда.

Он не знал, как давно лежит в этой камере, ощущение времени здесь было довольно размытым.

Он слышал, как кто-то подошел к двери и протолкнул в окошечко жаренную на масле лепешку и чашу бульона.

Мо Жань не стал вставать, чтобы взять еду. Служитель Цитадели Тяньинь больше ничего не сказал, и вскоре он услышал звук быстро удаляющихся шагов.

Что с Чу Ваньнином?

Что с Пиком Сышэн?

Куда в итоге после разрушения шашек Вэйци Чжэньлун делись управляемые ими марионетки?

В полузабытьи он устало прокручивал в голове эти три вопроса и после долгих раздумий пришел к выводу, что пора примириться с тем, что никто не ответит ему.

Теперь он просто заключенный.

Он сел.

В районе солнечного сплетения вспыхнула боль, во всем теле не было и полкапли силы, от некогда бурлящей духовной энергии не осталось и следа. Прислонившись к стене, он на какое-то время замер…

Оказывается, вот что ощущаешь после раскола твоего духовного ядра.

Не в силах призвать божественное оружие и использовать заклинания, теперь он был словно стремительно плывущая по волнам[270.2] сказочная рыба-кит Кунь, что лишилась хвоста, или оседлавшая облака[270.3]

гигантская птица Пэн, оставшаяся без крыльев.

Свернувшись калачиком в углу, Мо Жань безучастно смотрел перед собой. Он вдруг почувствовал сильную тоску и печаль, но эти чувства не были связаны с тем, что случилось с ним. Он подумал о том, что пережил Чу Ваньнин в прошлой жизни, о Пути Небес и круговороте кармы, приведших к тому, что он, наконец, на своей шкуре ощутил абсолютную беспомощность и мучительную боль, что испытал тогда его наставник.

Сейчас ему и правда очень хотелось сказать Чу Ваньнину: «прости меня».

Но он опоздал.

Ничего нельзя повернуть вспять.

Он был заперт в камере наедине с одной лепешкой и чашей горячего бульона, который сначала остыл, а потом заледенел. Спустя долгое время он все-таки начал есть, но даже когда он закончил с едой, в его камеру больше никто не зашел.

Он словно опять стал маленьким Мо Жанем, закрытым в собачьей клетке, но на этот раз помещение и обращение с ним было куда лучше, так что он даже смог удобно лечь. Он просто лежал в этой погруженной во мрак камере, то засыпая, то просыпаясь, хотя, впрочем это уже было не так уж и важно, ведь в этом месте казалось, что он уже отошел в мир иной.

Иногда на грани сна и бодрствования Мо Жань думал, а может он уже умер?

Может, вся эта жизнь была всего лишь прекрасным сном, приснившимся ему, пока он лежал в гробу под Пагодой Тунтянь, а его три души медленно распадались. Он видел, как тридцать два года его жизни подобно резвым скакунам проносятся у него перед глазами. То, что когда-то искрилось и сияло всеми красками жизни, радость и гнев, скорбь и веселье, все в итоге стало мертвой плотью и костьми в могиле.

Уголки его губ слегка приподнялись и на лице появилась едва заметная улыбка. Он подумал, что было бы лучше, будь это правдой.

Он так долго шел и так долго боролся из последних сил, что очень устал, поэтому сейчас ему было все равно ждет ли его ад или бренный мир простых людей, ему хотелось лишь отдохнуть.

Духовно он был очень стар. Фактически с момента гибели Чу Ваньнина он успел полностью разрушиться и одряхлеть душой. Так много лет он творил добро и пытался исправить ошибки прошлого, словно в этом можно было найти лекарство, способное излечить его от этой духовной дряхлости.

Однако он его так и не нашел.

Он слишком долго боролся и слишком долго бесстыдно и нагло просил, но теперь устал бороться и устал просить. За свою жизнь он потерял мать, потерял наставника, потерял близкого друга, потерял возлюбленного, потерял украденную семью, потерял фальшивое доброе имя. А теперь он потерял и духовное ядро. В итоге его все равно доставили в Цитадель Тяньинь, так что ему не удалось избежать самого сурового осуждения всего мира совершенствования.

В конце концов, он сдался и опустил руки, понимая, что никогда не сможет получить прощения.