Хигналир (СИ)

— Ничего, я такая с двух лет, — махнула она рукой, а затем посмотрела в пол, медленно согнула ногу в колене и свесила руку на него. — Не думала, что кто-то признает это. Всегда знала, что и ты не от мира сего. Это было понятно по твоему балахону со звездочками, когда ты вернулся после многолетнего отсутствия. Я переживала, что ты, как многие другие, растворишься в социуме и станешь ничем, кроме как отражением всего того, что тебя окружало.

— Ха-ха, балахон у меня что надо. А вообще это домашний наряд.

— Я думала, ты так везде ходишь.

— Нет, хах, я ж не настолько пришибленный. Я вот что хотел сказать...

— Что?

— Забыл, что... а и хер с ним, давай ещё курнём. О, вот это я и хотел сказать: тебе тоже надо научиться вовремя говорить: “А и хрен с ним”. А то доведёшь себя.

— До чего доведу? Доведу и доведу, и хрен с ним, так ведь?

— До этого... до оспоквейгоковения.

— А, ну, не, вот этого мне точно не надо, ха-ха! Порой уместнее говорить: “Ну нахрен”.

Снолли всё-таки приподнялась и потянулась к рюкзаку, чтобы в не помню который раз достать принадлежности для поднятия духа, которому уже предполагалось пробить все допустимые потолки. Насыпая, сокурильница спросила:

— Пока тебя не было дома, ты, случаем, не почувствовал, что проклятие отступает? Хочу понять, ослабевает ли оно, если свалить подальше от Хигналира.

— Да в чём проблема? Посвисти через левое плечо — и проклятия как не бывало. А если серьёзно, что я должен был почувствовать? Я не знаю, в чём оно проявляется.

— Никто не знает. Но хоть что-то изменилось? В твоей голове, или где-то ещё?

— Вроде нет... — я пожал плечами, подумал, покачал головой и с большей неуверенностью повторно пожал плечами.

Снолли так сильно о чём-то призадумалась, что снова отвлеклась от дела.

— А чем ты там занимался в последнее время? Хочу узнать, что натолкнуло тебя вдруг вернуться в Хигналир. Ты же давно закончил обучение, да?

— Как закончил обучение, я понял, что так ничего и не понял, поэтому решил совершенствоваться после сам. Учиться у жизни.

— У дедов.

— Воротиться вознамерился после психоделических месяцев с шаманами. Тогда счёл, что саморазвился достаточно, чтобы перед родичами и сородичами не стыдно было объявиться. Да и весть о гибели Споквейга сыграла не последнюю роль, чего греха таить, тем более от тебя, грешницы.

— А шаманы жизни не научили?

— Жизни не учили, сказали, учить жить не будем, только сам всё постигнешь. А вот магические техники показывали. И истории рассказывали всяко увлекательные, с неожиданно поучительными поворотами в сюжете.

— Оно и видно, что не учили. И хорошо. Тебя и так всяк старик учит.

— Да, но я всё равно забываю, что они мне там научили, только то, что само приживается к древу мировоззрения, запоминается.

— О, да, есть такое. И тщательно перерабатывается на составляющие.

— Что? Нет, зачем? Кромсать своим острым умишком?

— Чтобы растворить в пропорции. И использовать как пожелается.

Я подсел к ней.

— Ну, по крайней мере суть тут одна, да?

— У нас — да, суть, конечно, одна.

Мы настолько расхлябенились, что возникли сложности с, казалось бы, простейшими манипуляциями, но работая вместе, в команде, справлялись и предотвращали всевозможные траты чудо-вещества в пустую. Во время сего действа, Снолли ещё умудрялась и что-то вразумительное говорить, историю сорта “Раскушенного Посыла” рассказывать, и даже биографию самого растеньица, выращенного ею лично за рекой.

Сестрица первая подзарядилась чудо-дымом, теперь настала моя очередь “дымного элементаля” пускать, как я это называю. Сердечная подруга приободрилась и её речь стала снова быстрой:

— У меня необычная черта — радоваться, когда происходит что-то плохое. И “искусственный оптимизм” тут не причём. Не могу объяснить, почему так происходит. “О, да, давай пусть станет ещё хуже!” — что-то вроде того. Как это было, когда Споквейг встал и пошёл куда-то после смерти. И так было всегда, пока токсинов Споквейговских не накушалась, а именно мёртвой воды, заговоренной на разрушение связи с природой и тотальную дисгармонизацию. Для тренировки духа. Но когда ты приехал, я будто бы с того света проснулась, подумала, что если ты всё ещё тот, что и раньше, то вдвоём мы сможем это порешать. И Споквейга тоже порешать, — на её лице распласталась длиннющая улыбка. — А ещё я наивно полагала, что прохождение через пучину самоосознания образумит Споквейга. Стыдно признать.

— Так вот, почему ты мне показалась подозрительно весёлой тогда, тем утром. Картина сложилась по местам.

Я втянул дым, а Снолли продолжала: