Хигналир (СИ)

— Насчёт батяни. Короче, хорошенько сконцентрировавшись, я могу пробудить поток энергии, и пользоваться духовной силой на полную катушку сколько душе угодно. Но угодно душе минут на тридцать — час, и то пока трачу энергию, а как только прекращаю, поток быстро утихает и снова засыпает. На активацию мне требуется неопределённый срок времени, зависящий от психического состояния и длинного списка прочих факторов. Продемонстрирую тебе как раз на примере моих духовных техник, когда Споквейга гасить буду. Сама буду с ним биться, меня магией плохо пробивает. Тебя же он в мгновение ока в землю вжарит, нельзя тебе в поле зрения его, а лучше вообще не суйся.

— Всё равно обоим придётся рискнуть, — с выдохом произнёс я.

— Риск я возьму на себя. Если ничего не выйдет, то хотя бы твоя история продолжится. А я смерти не боюсь, а то и наоборот, давно к ней морально готова.

— Вот поэтому ты и радуешься, когда все плохо.

Снолли осмысленно кивнула. Я подумал и спросил:

— Что сподвигает тебя так стараться ради меня? Уже и умереть за меня готова? За какие заслуги?

— Повод хороший, — усмехнулась она, — чтобы умереть.

Снолли собрала всё в рюкзак, кинула его на диван, а сама присела на подлокотник:

– Я тут курнула и осознала, что мой лучший друг, то бишь ты, так близок моему сердцу, что это просто так не осознать на трезвячок голимый.

— У меня тоже так. И то и то тоже.

— Ого, и то и то?

— Да.

— А что второе “то”?

— Что могу пробудить поток энергии. Только не свой, а призвав дух Зверя. Зверь это типа как Святой дух у Бога, только у Сатаны, — всё же признался я. Не слишком-то долго я это скрывал.

— Какой пиздец! Вот почему тебе такая ебота сегодня снилась! И сера тогда была разбросана по комнате! — вылупив глаза, проговорила она, потом неожиданно одобрила большим пальцем с кивком головы, вздохнула, и добавила. — Прости, я должна была уделять тебе больше внимания. А ещё у меня ни малейшего понятия, что по факту такое, блядь, Святой дух.

— Ты мне и так всё своё внимание уделяешь, как никогда не сменяемый идеальный друг.

— Оккультизм твой тебя с ума сведет, или инквизиторы пришьют в закоулке, или языческие старички-боги доведут. Или Споквейг натравит кого-нибудь, как вчера хлебника чёрного, по-любому это он тебя сдал. Почему Споквейг сказал, что заготовил самую сложную работёнку, если подразумевалось нам всего-то навсего забрать дудку и вернуться, когда уже всё обговорено? Значит знал, что возникнут сложности.

— Но я непреднамеренно спровоцировал сектантов своей религиозной пиндитностью, разве не? То есть... А-а-а, блин, туплю, нас же всё равно хлебник поджидал. Я так к этому привык, к богам и темным сущностям, что недооцениваю всей опасности, ха-ха. А то загружусь, и уныние, и печаль, и сонный ходишь с мешками под глазами, оно мне нах не надо, — я провёл пальцем по своему горлу, изображая переполненность всем таким. — Так что спасибо за внимание, — откланялся я.

— Я сама тебя отталкивала, потому что чувствовала себя никем рядом с тобой. Неприятно вспоминать. Эх, какой же скучной я тогда была.

— А, по-моему, было как раз-таки замечательно, мы же всё время вместе проводили, и каждый день что-то невероятное происходило.

— Ну не знаю.

Я помнил её маленькой, темноволосой, с короткой стрижкой, на первый взгляд тихой молчаливой, и абсолютно непредсказуемой, иногда дикой, иногда сверхактивной, бегающей, носящейся по крышам, заборам, прыгающей по головам языческих идолов, отпуская острые шутки про них же, висящую, сцепившейся пальцами за карниз, вечно отлынивающую и халявящую. И я точно помнил, что и ей, и мне, было весело.

— Да не, говорю, нормально было. Это застой, и это отстой. Хватит чёрную смолу отчаяния на светлые воспоминания проливать. Это всё твоё уныние.

— Да, наверное, похоже на то...

— Кстати, а я и думать не думал, что ты меня крутым считала.

— Просто что не скажешь — всё гениально, такой ты тогда был.

— Все мне твердили, что я унылую нуднятину несу: “Уста полны нуднятины”. “Усопший рот”, — говорил Спок. В детстве просто что попало говорить любил, что в голову придёт озвучивать.

— Ну это ты на людях нуднятину нес, а когда вдвоём или втроём гуляли, подобного не было, уверяю.

— Ой, ну тогда ты тоже молодец, скажу тогда, как никак ты регулярно побеждала всех в настольные игры, да и вообще все игры. Ты круто метала ножи и фехтовала тем складным клинком. Но самое главное: твоя точка мировоззрения мне больше всех нравилась, больше, чем любое религиозное течение и чей-либо взгляд.

— Ого, больше, чем любое религиозное течение, вот это комплимент! Это сильно, — она притворилась, будто вытирает слезу счастья.

Укуренные в хламину, мы стояли у полок с фигурками. Снолли вела меня по ситуации, глубоко охваченный историей я плыл по рассказу: