Химеры

Всадники въехали во двор, Кунла спешилась. Къярай оставил оленя, обернулся к ней, что-то спросил, Амарела не расслышала, что. Серый конь шарахнулся. Кунла, не останавливаясь, шагнула к брату, коротко двинула рукой. Кьярай словно налетел на стену, с секунду стоял неподвижно, потом упал навзничь, прижимая растопыренные пальцы к алому пятну под ребрами.

Закричала женщина. Люди Къарая схватились за мечи. Звенькнула тетива — один из приехавших с Кунлой выстрелил из лука, не слезая с лошади. Погнал ее коротким галопом по периметру двора, посылая новые и новые стрелы. Кто-то метнул нож. Лучник осел в седле, потом накренился, вылетел, застряв ногой в стремени, и лошадь поволокла его по каменным плитам. Серое окрасилось красным. Тишина сменилась лязгом и криками. Амарела зажала себе рот ладонью и зажмурилась.

Такое уже случалось.

Такое уже было с ней.

Глава 13

Луношип, отцово копье — мореный ясень, окованная серебром бронза — неслышно взвыл серебряной пустулой в черном черене, окликая жертву, прочертил длинную дугу — и вошел дракону под надбровный щиток, точно в правый глаз.

Плоская башка взвилась на длинной шее, тварь вскочила, топча добычу. Плеснули пегие крыла, разметывая песок, гальку и мелкую воду ручья. Тварь сипло заорала, из пасти вырвалась дымящаяся струя, зигзагами поливая мокрый берег. Пятна немедленно вспенились, зашипели, повалил желтый пар. Запахло кислотой.

Отец выхватил меч и рыскнул вправо, в слепую зону. Перескочил ударивший плетью хвост, веер песка осыпал его с ног до головы. Куда он метит, под крыло или под переднюю лапу?

Тварь крутанулась на месте, дико размахивая башкой — от рывков Луношип издавал жуткие глотающие звуки и качался в глазнице, не желая выпадать.

Отец отступил к камням, за которыми прятался Киаран, позволяя дракону крутиться колесом, взметывая полотнища мокрого песка. Нарочитая выверенная неспешность, казалось, он просто отодвинулся от центра урагана, из участника сделавшись зрителем, но Киаран прекрасно понимал цену этой неспешности. Он сам бы не успел ни отпрыгнуть, ни откатиться, мигом попал бы безумную молотилку.

Глядя, как пляшет на мелководье полуслепая тварь в броне цвета инея и пепла, в черных пятнах, словно ожогах или язвах, Киаран на мгновение задохнулся от острого предчувствия.

Он задержал дыхание, потом с силой выдохнул. Это уже не первый спазм паникующего тела — стужа идет, приближается гибель — но чутье подсказывает: есть еще время. Отец тоже это чувствует, не так остро, но все-таки. Еще бы он не чувствовал!

Отцу нравится переступать грань допустимого, щедро расходуя свою удачу, сгорающую сейчас стремительно, как хворост на костре.

— Далеко ли до зимы? — спросил он, не оборачиваясь.

— Немного времени у тебя есть, отец.

Тварь замерла, распластав над водой крылья и низко опустив голову, почти зарывшись носом в ручей. Вода у ее ноздрей бурлила. Все шипы и сабли спинного хребта отражали сизый свет темнеющего на глазах неба.

Ну, падай! Падай! — беззвучно заклинал ее Киаран, готовый скормить свою невеликую удачу уносящимся мгновеньям инсаньи.

Отец, встряхнув пурпурно-ржавой гривой, скользнул от камней к дракону, поднырнул под крыло — и тотчас выкатился прочь, опережая неистовый хлопок по воде. Вслед за росчерком меча пронеслась дугой черная лента драконьей крови. Момент — и все потонуло в шипении и клубах желтого пара.

Тварь заорала, распялив пасть, забила крыльями, рванулась вперед, явно пытаясь взлететь — прямиком навстречу зиме. Отец, в промокшей одежде, со слипшимися волосами, кинулся за ней.

Киаран побежал за ними, по берегу, и все дальше от ждущих в ольховнике лошадей. Пропасть пропащая, этот дракон! Слишком большой, слишком живучий. Раны его ослабят, но не убьют, а вот Луношип — выпьет, однако это может произойти слишком поздно. Стужа нагрянет быстрее. А отец не оставит Луношип.

Навстречу, вместе с бледным туманом, текла смертная стынь. Кустики речной травы на глазах одевались солью и пеплом, стебли сворачивались спиралью, расцветая ледяными звездами. В воздухе повис нежнейший стеклянный звон. Киаран стиснул зубы — его снова прошило, пронизало предчувствием утраты, неотвратимой, как зима.

Луношип посвистывал пустулой, бестелесный его голос сосал сердце.

— Поспеши, отец!

Тот не ответил, прыгая через камни на берегу.

Из-за слепоты дракона занесло влево, он врезался в склон и снова завопил, шаркая хвостом. Песок и скошенный тростник полетели во все стороны, облепили Киарану плащ. Дракон лязгнул клыками, цапая воздух, заросли ракиты, в которых мелькнула тускло-красная грива, состригая пастью ветки и деревца, уже осыпанные инеем.

Сверкнуло серебряное лезвие — и тварь вздыбилась, полностью ослепленная — в одном глазу у нее торчал Луношип, в другом — по гарду вбитый меч. Крылья хлестнули землю, подняв лоскутья песка, сверкающие слюдяным крошевом, беспорядочно бьющая лапами туша завалилась на бок, с хрустом сминая длинные кости крыл. Хвост дернулся, ломая молочный лед, схвативший воду.

Киаран, спотыкаясь, взлетел на склон.

— Отец!