Их разговор от одного перекидывался на другое. Федор Прокопьевич стеснялся спросить, чем живет старик, борется ли за счастье всех людей, и если да, то каким конкретно образом? Но Серафим Петрович вел себя как хозяин слишком безупречно, обходил острые углы в разговоре, развлекал своей беседой гостя. Когда он спросил: «Вы любите Моцарта?» — Федор Прокопьевич понял, что пора уходить.
— У меня жена пианистка, — ответил он, давая понять, что музыкальная концовка визита не обязательна.
Но старик расценил это иначе, достал долгоиграющую пластинку и включил проигрыватель.
Федор Прокопьевич не жалел, что сходил к нему, посмотрел на почтенную, окруженную комфортом старость, но чувствовал себя слегка обманутым. Словно хозяин позвал его на блины с икрой, а потом вгляделся в гостя, что-то там прикинул и икру не выставил. Но недели через две, когда услышал в телефонной трубке голос старика, Полуянов обрадовался.
— Федор Прокопьевич, как у вас насчет мужских страстей?
— Каких именно?
— Самых древних, в данном случае футбольных.
— С этим в порядке. Болею за «Спартак», и довольно яростно.
— А родные футболисты из второй лиги пусть пропадают?
— Зачем? Пусть стараются попасть по мячу, возражений нет.
Но старик насел. Местная футбольная команда, созданная на базе института физкультуры, принимала в воскресенье такую же мало известную на своей родине команду. Встреча именовалась международной. Серафим Петрович приобрел два билета и пригласил на матч Полуянова.
Они встретились на трибуне. Серафим Петрович уже был на месте, когда Полуянов подошел к своему ряду.
— Зонтик взяли? — Старик не смотрел на него, взгляд был прикован к футбольному полю, на котором шла разминка.
— Нет.
— В следующий раз не допускайте такой оплошности.
Трибуны были заполнены разновозрастной, но в чем-то однородной публикой. Часть мужского населения города была здесь представлена в возрастных границах от пятнадцати до сорока пяти. Были, конечно, и женщины, и дети, но сверстника Серафима Петровича среди болельщиков Федор Прокопьевич не увидел.
Полуянов пристрастился к футболу довольно давно, у телевизора. Скопище людей на стадионе, а также отсутствие комментатора и невозможность повторов острых моментов мешали ему привычно следить за игрой, втянуться в ее ритм и сопереживать. К тому же низкое мастерство выступавших команд, тяжелое дыхание игроков-участников, их крики на поле: «Коля, давай мне!» — вся эта, как окрестил ее Федор Прокопьевич, «футбольная дворовость» не вызывала у него интереса.
А стадион болел, и Серафим Петрович, впившись пальцами в колени, выставлял вперед свою голубую шевелюру и восторгался и обличал, то краснея при этом, то бледнея. В перерыве спросил:
— Ну как вам наши орлы?
«Орлы» при всем своем старании не забили ни одного мяча, тогда как противники сумели вкатить им уже два. Между тем, вопрос Серафима Петровича прозвучал вполне серьезно.
— Воробьи дворовые — вот кто они, — ответил Полуянов, — я не люблю приблизительности, по мне: работаешь — так работай, играешь — так играй.
— Но не всем же быть мастерами?
— Возможно. Ну, а при чем здесь я, вы, весь этот стадион? За неимением гербовой пишем на простой? Мы не Москва, не Киев? У меня нет квасного местного патриотизма. Мои футболисты живут в Москве.
— Ваши футболисты. А эти чьи? Хорошие ребята, Федор Прокопьевич. Поболейте за них второй тайм, и они выиграют.
— Никто им уже не поможет.
— Тогда уходите, — старик по-прежнему был серьезен. — Игра — это не просто мастерство, игра — это еще тайна удачи. Возможно, ваше отношение мешает сегодня ребятам поймать за хвост свою удачу.
Федор Прокопьевич обрадовался такому повороту, томиться еще сорок пять минут не хотелось.
— Уйду, пожалуй. А то потом действительно будете думать, что не хватило им одного «голоса» в этом конкурсе, кто кого хуже.
Ждал, что старик окликнет: мол, я пошутил, какое значение имеет ваш «голос», но тот ничего не сказал ему, и Федор Прокопьевич покинул стадион со странным чувством, словно устроили ему какое-то испытание, и он его не выдержал.
Сообщение по радио, переданное вечером в областных известиях, развеселило: местная команда после его ухода выиграла со счетом три — два. Думал, что Серафим Петрович вот-вот позвонит, скажет: ну, теперь хоть поняли, что такое футбол и хорошее отношение к своим игрокам? Но старик не позвонил ни вечером, ни назавтра, может быть, сам от него ждал звонка. Так и не вышло ни дружбы, ни приятельства. Недели через две Федор Прокопьевич снял трубку и набрал номер Серафима Петровича. Никто не ответил. Позвонил во второй раз и в третий. Забеспокоился. Старик живет один, может быть, что-нибудь случилось, нужна помощь. Вызвал Филимонова, поделился с ним своей тревогой. Через полчаса тот принес ответ:
— Все у него в порядке. Укатил на курорт. Что еще пенсионеру делать? Я бы на его месте вообще на юг перебрался…