Хмурый Ленинград

…В конце 1996 года Салман Ватаев привез из Серноводска своего пятнадцатилетнего племянника, красивого мальчика, с выраженной худобой и бледностью. На родине Салмана шла вторая Чеченская война, и многие из врачей поуезжали из зоны боевых действий, а попросту сбежали. Вот он его и привез на обследование в Кронштадт и сразу же скинул его мне, потому что отлично знал, что «нет» я ему никогда не скажу, ибо не было ни одного случая, чтобы он мне когда- либо отказал. Парня я сразу положил в госпиталь к Саше Лапину на обследование. Дня через два Саша позвонил мне и предложил отвезти его к профессору Рухляде, тот нас ждал на завтра с очищенным кишечником для проведения колоноскопии нисходящего отдела толстого кишечника. Я поблагодарил его, и на следующий день ближе к двум часам на моей машине выехал с чеченцем и его историей болезни к профессору Рухляде. Профессор лично провел колоноскопию и «обрадовал» меня диагнозом- «Болезнь Крона»:

— Руслан, я удивлен наличием этого заболевания у юноши. Болезнь Крона поражает обычно к сорока годам, но здесь атипичный случай в возрасте пятнадцати лет. Я встречаюсь с этим впервые, почему пригласил профессоров- своих коллег Свительского и Старикова, для демонстрации больного. Они приедут через два часа, случай несомненно уникальный, но прогноз, увы, нерадостный. Ты ведь знаешь, жить ему осталось в пределах двух- трех лет, постоянная интоксикация организма, кишечные кровотечения, обезвоживание и, возможно, как утяжеление — сепсис или перитонит… Если родственники его в Кронштадте, объясни им сложившуюся ситуацию и бесполезность любого лечения. В истории медицины нет ни одного случая выздоровления. И еще, у меня сегодня юбилей, исполнилось семьдесят лет. Когда мы с коллегами повторно осмотрим Рашида Музаева, приглашаю Вас к застолью! Всех присутствующих ты знаешь в лицо, как и они тебя, неудобно тебе не будет. Ну, а больной подождет в палате под присмотром медицинских сестер, кстати, его там и накормят.

Все так и произошло, но с той лишь разницей, что закончился банкет в полночь, и я был пьян в дрободан. А ведь настойчиво уверял присутствующих, что за рулем. Ничего не помогло! В течение часа я поглощал кофе в неимоверных количествах, когда, наконец, убедил себя, что трезв и могу ехать домой. И еще, у меня была слабая надежда, что в час ночи подразделения ГИБДД, возможно, тоже уже спят. Однако я ошибался, они не спали, и через двадцать минут на Васильевском Острове меня остановил, а затем и задержал инспектор спецбатальона ГАИ. Сопротивляться было бесполезно, у меня изъяли водительские права, а чтобы окончательно добить, вызвали передвижку с фельдшером для взятия крови из вены на наличие алкоголя.

Итак, права изъяли, взяли кровь на алкоголь, сзади на сидении находится больной Музаев, и что же мне делать дальше. С ближайшего автомата звоню в Кронштадт Беслану Амагову, сухо излагаю сложившуюся ситуацию и предлагаю ему приехать и отогнать мою машину с больным ко мне домой. Слышу на том конце телефона дикое ржание и затем заверения, что они втроем выезжают на помощь. Довожу результаты переговоров инспектору, и мы вместе ждем товарищей из Кронштадта. Вскоре они подъехали и вступили в короткие переговоры с представителями власти. Результаты переговоров оказались следующие: машину отдают, но права- нет. С пьяной печалью ехал я пассажиром на собственной машине в сопровождении трех ржавших всю дорогу идиотов и бедного подростка с историей болезни в руках.

Единственное, что меня успокаивало и радовало, так это то, что машину не отогнали на штрафстоянку, иначе пришлось бы платить за каждые сутки простоя, и неизвестно, сколько бы они ее там продержали. Думал я и о Рашиде Музаеве, о том, как неудачно сложилась судьба этого подростка, ведь завтра я все равно обязан буду озвучить родственникам мальчика его смертельный диагноз. Домой приехали далеко за полночь. Машину Беслан поставил на стоянку за домом, а сам я с Рашидом поднялся на лифте на четвертый этаж…

Утром отвез подростка в госпиталь, а сам поехал к Салману, где честно рассказал о состоянии здоровья Рашида и вынесенном профессором Рухлядой вердикте по его дальнейшей перспективе. Салман очень расстроился и немедленно стал звонить в Серноводск его родителям, попросил меня подробно изложить все сказанное Рухлядой его близким и ответить на их вопросы. Затем он, перебросившись по телефону с матерью Рашида несколькими фразами, передал мне трубку, и мне пришлось подробно рассказать ей всю правду о состоянии здоровья ее сына. Говорил честно и откровенно о колоноскопическом обследовании кишечника, о поставленном Рухлядой и подтвержденном профессорами Свительским и Стариковым роковом диагнозе — «Болезни Крона», не подлежащей лечению. Мать Рашида звали Айшет, она попросила меня подробно рассказать ей о об этой болезни.

Пришлось напрячь память, чтобы изложить ей все, что я мог вспомнить из прочитанных мной в институте источников и информации полученной от Рухляды.

Выслушав меня внимательно, Айшет вдруг отрешенно спокойно и коротко резюмировала: