Холодное блюдо

Он не услышал, или ему было все равно. Я видел подобное во Вьетнаме, как и сейчас. Если ты животное, которое стоит на ногах, и тебя внезапно сбивают с ног, возникает непреодолимая потребность подняться и доказать себе, что ты цел.

– Перезаряди.

Когда я повернулся, Генри уже кидал мне винтовку. Я поймал ее, быстро опустил рычаг и потянулся за гильзой, пока Генри рылся в кармане. В тот момент я думал лишь о монетке, которую он бросил мне в баре той ночью. Генри кинул мне патрон; он ударился о ребро моей ладони и начал падать, но я прижал его к груди, вставил и поднял рычаг. Я приготовился к выстрелу, и мое плечо дернулось от удара по нему приклада. Надо успокоиться и сделать все одним плавным движением; тогда мне и пришло в голову сделать вдох. Я наполнил грудную полость и почувствовал жжение от притока кислорода, когда поднял прицел с верньером…

– Шестьсот семнадцать…

– Почти шестьсот сорок.

– Черт, – я быстро поправил прицел. – И где Омар, когда он так нужен?

Когда я снова поднял винтовку, Генри засмеялся, и как раз этого мне и не хватало. Все напряжение растворилось. Я положил палец на спусковой крючок и на секунду остановился, чтобы проверить цель. Даже на таком расстоянии в ней было что-то знакомое, словно я знал, что это, кто это. Я перенастроил прицел, чтобы учесть погодные условия, общую высоту стрелка и среднюю температуру. Аппроксимация составляла тридцать миллиметров, но в нынешних условиях мне надо подняться выше. Я заглянул в отверстие крошечного диска верньера, который позволял производить измерения размером всего в полмиллиметра, и через прицел в форме немецкого серебряного ножа.

Он ждал меня, кем бы он ни был, зеркально отражаясь в шестистах сорока метрах и в такой же позе. Мне пришло в голову, что первым падет тот, кто все еще стоял, но у нас не было времени. У меня был туз в рукаве, потому что он стрелял не в меня, по крайней мере насколько мне было известно. Интересно, сколько несчастных посетила такая последняя мысль. Джордж все еще был в поле моего периферийного зрения, но потом я закрыл левый глаз и больше не видел страдающего юношу. Он с трудом принял сидячее положение и теперь держал правую руку в левой. Было трудно судить, что было кровью, а что потемнело от воды. Я слышал его рыдания и надеялся, что они не прекратятся.

Я позволил своему дыханию медленно улететь прочь вместе со слабым ветерком, и оно смешалось с округлыми речными камнями, шелестом гниющей травы и маленькими клочьями облаков на большой высоте. Я снова слышал ту же песню, что и на горе, – ту, которая сотрясала деревья и плыла по скалам. Древние шайенны вернулись ко мне, и я слышал, как их голоса становились громче, пока я держал их винтовку. Я нажал на спусковой крючок Шарпса, и они просвистели над Паудер-Ривер и дальше со смертоносной точностью, которая одновременно с этим просила прощения. Тени передавали смерть как освобождение и невольную дрожь в этой бесконечности. Я почти не почувствовал удара и опустил винтовку, принимая предрешенный исход. Человек упал, и я услышал, как его своенравный выстрел прошел прямо над нашими головами. Он вопил, как несправедливая месть, и пробил обе стороны кузова Пули.

Джордж продолжал рыдать, и я был рад, что он жив. Через несколько мгновений я смутно почувствовал присутствие Генри, когда тот забрал у меня винтовку и положил на берегу. Генри постоял там еще мгновение и, кажется, сжал мое предплечье, а затем зашагал в реку. Голоса Паудер будут продолжать рассказывать истории, которые они рассказывали до моего рождения, и будут рассказывать еще долго после того, как меня не станет. Генри осторожно пробирался по большим плоским камням, на поиски которых у Джорджа не было времени. Какое-то время я наблюдал за ним, а затем оглянулся в направлении выстрела. Моя челюсть сжалась, и меня захлестнула печаль.

Я знал, кто это был.

16

Пуля пробила ключицу, прошла через мышцы и сухожилия плеча и вышла через лопатку, разбив большую ее часть. Повреждение тканей были очень серьезными, и маловероятно, что рука Джорджа снова будет нормально функционировать. Его пульс был слабым и учащенным, дыхание поверхностным, и казалось, что он всеми способами снижал вероятность «пятьдесят на пятьдесят».

Мы завернули его в шерстяное одеяло, которое я держал за сиденьем своего пикапа, и отнесли к заднему борту. Он лежал, дрожа от холода воды и потери крови. Шок повлиял на его зрение, зрачки расширились, пока он уставился на предвечернее небо. Джордж потерял много крови в реке и продолжал истекать жизнью на шершавую поверхность серого одеяла. Я обернул вокруг его плеча свою флисовую куртку, пытаясь зажать рану и остановить кровотечение. Я наклонился и улыбнулся одними губами, хотя глаза оставались холодными.

– С тобой все будет хорошо, Джордж.

Помимо дезориентации из-за шока, его челюсть все еще была плотно сжата, а губы дрожали, как и все тело, так что было вдвойне труднее понять его речь.

– Стрлмня…

– Да, кто-то тебя подстрелил, но я в него попал. Расслабься, все будет хорошо.