Холодный Яр

На одном представлении я встретил хорошенькую образованную девушку. Милая и непосредственная, Галя сразу же пришлась мне по душе. Еще несколько дней – и я впервые в жизни занемог подлинной любовью. То же случилось и с ней. Каждый вечер мы встречались в роскошном парке графов Давыдовых, пока не признались друг другу – в историческом гроте, где столетие назад проходили тайные собрания Южного общества декабристов. Кто-то из местных историков уверял меня, что под этим же склоном написал несколько стихов Пушкин[197].

В любом случае, лучшего места для свиданий и отдыха после прогулки по холмистому парку было не найти. Усевшись на живописном обломке скалы, мы с Галей мечтали о независимости нашей страны, о женитьбе… да мало ли о чем грезят влюбленные апрельским вечером! Впереди были только борьба, неизвестность, смертельные угрозы – но кто об этом думает, когда в его жизни наступает весна?

Мы с Чорнотой не бездельничали: налаживали контакты с преданными Украине людьми, расставляли их на «боевые посты» – на тот случай, если нам пришлось бы покинуть город.

Галя, которую после бурного конфликта с Андрием я посвятил частично в повстанческие дела, стала связной между нами и штабом Холодного Яра. Поездки к родственникам в Медведовку служили отличным прикрытием. Мы решили поддерживать через неё контакт с каменским подпольем и после нашего отъезда.

Каменка готовилась стать уездным центром. Переезд учреждений задерживался – отведенные им здания никак не могли привести в порядок. Хозяев оттуда просто выгнали, оставив лишь необходимую чиновникам мебель.

В город пожаловал уполномоченный уездЧК и занялся созданием агентурной сети. Троим нашим хлопцам он предложил осведомительство, на что те охотно согласились – и под диктовку моего кунака строчили характеристики на стражей порядка, в том числе на него самого.

В день, когда должны были приехать уездные чиновники, Андрий явился в управление хмурый. Внимательно осмотрел пулеметы и проверил, все ли гранаты снабжены запалами. Велев подчиненным далеко не уходить, позвал меня и Оробко в свой кабинет.

– Атмосфера в Каменке мне что-то разонравилась. Больно уж лебезят передо мной и Вишневецкий, и военком. Нюхом чую – неспроста. Чекист едва ли целоваться не полез. Сказал, чтобы мы втроем зашли к нему на квартиру, как только стемнеет – по одиночке, незаметно. Надо мол обсудить какое-то важное дело. Этому щенку брехать еще поучиться. Зайти-то зайдем – но все скопом…

Дело, ребята, смердит. Видно, что-то проведали. Сегодня, как только пожалует начальство – перебьем их, сколько выйдет, и деру. Караульный батальон должен остаться в Чигирине. Два-три взвода сюда перебросят, но с такими вояками управимся. Там половина шмуликов, которых взрывом одной гранаты до смерти напугать можно…

Хлопцам передайте, чтоб держались кучей и были готовы к бою или отступлению на Грушковку. Если «товарищи» что-то пронюхали, то могут и днем выкинуть какую-то штуку. Надо следить за станцией – вдруг прибудут еще войска. Отправьте в город два патруля, и если появится какой-нибудь новый человек, пусть наши задерживают и ведут сюда.

Обсуждаем и подозрительное поведение Лещенко. С утра он был взволнован, потом куда-то пропал.

После обеда из Чигирина вернулся милиционер, ездивший домой в отпуск, и рассказал кое-что интересное. С утра уездные власти суетились, собирали вещи, грузили их на подводы – но вдруг пришло распоряжение отставить переезд[198].

К вечеру обстановка накалилась по-настоящему. Местное начальство, в это время обычно гулявшее на главной площади около здания милиции, сегодня не показывало носа. Выясняем, что Вишневецкий, уполномоченный чрезвычайки и военком неведомо куда подевались. Их жены скрылись вместе с ними.

Патруль, который следил за станцией, доставил в милицейскую управу какого-то элегантно одетого типа, приехавшего из Бобринской на паровозе. Искал уездную ЧК. У него забрали револьвер, портфель с документами и толстую пачку советских денег. Когда его ввели в кабинет, где сидели мы с Чорнотой, Оробко и Соловий, гость немедленно стал метать громы и молнии.

– Товарищ! У вас не милиционеры, а политически неграмотные идиоты! Я им показываю мандат, что я чрезвычайный уполномоченный ВЧК, а они меня обезоруживают и тащат в милицию! Это черт знает что!

Андрий глянул на «чрезвычайного» исподлобья.

– Правильно сделали.

– Товарищ! Не шутите с красным мандатом! За такие шутки сегодня же можете очутиться в подвале.

К его немалому удивлению, помначмил не испугался и вправду грозного мандата на красном полотне, перед которым робели высокопоставленные чекисты – подписано самим Дзержинским[199], – а приказал обыскать и связать залетную птицу. Положив его на топчан, мы вышли на улицу.