Холодный Яр

Украинским селам пора единодушно стать под желто-голубое знамя, а в их рядах почетное место займет Холодный Яр! В это самое тяжкое для отчизны время, когда по земле и в подвалах ЧК рекой льется украинская кровь, мы должны добыть в бою волю и принести своему народу счастье. Впереди последний поход! Готовьте оружие! Зажигайте огнем борьбы сердца односельчан! Скоро Мотрин колокол позовет вас под знамя Холодного Яра – срывать терновый венец с головы отечества!

Его речь вновь покрыло громовое «слава!» В толпе передавали приказ атамана не расходиться, пока в штабе не проведут совещание.

Заседали мы в трапезной. Рассмотрели несколько дел, в том числе введение в состав штаба Юхима Ильченко, бывшего члена коцуровского ревкома. Утвердили положение о суде повстанческой организации. Суду надлежит выносить смертные приговоры за измену в каком бы то ни было виде.

Последним на повестке дня стоял вопрос о наших арсеналах. Мы узнали, что красные планируют расположить караульный батальон в Новомиргороде – километрах в тридцати от Холодного Яра[205] – и потому привезли туда большой запас винтовок. Оружие надо было перехватить. Постановили: атаковать город ночью, в набег отправить только испытанных бойцов. Возглавить отряд атаман велел сотнику Зинкевичу, помощниками назначил меня и Чорноту. Не теряя времени, мы отобрали шестьдесят отважных казаков. С какой целью, никому не говорили.

После обеда в монастыре появилась Галя, которая не застала нас в Мельниках и шла обратно домой. Передала новости от верных людей в Каменке. Наша затея вызвала там сущий переполох. Из Киева нагрянула следственная комиссия. Лещенко арестовали, но скоро выпустили. Ему-де и в голову не приходило, что в ряды рабоче-крестьянской милиции проникли «бандиты» – у всех ведь имелись надежные советские документы. Поверили ему благодаря Зализняку из Грушковки – это он выдал нас Вишневецкому. Сейчас предатель служит в Каменке старшим милиционером. Второй, Запорожец, остался там же. Новый состав – почти сплошь коммунисты, евреи. Подозрительных людей из учреждений выгнали, а на их место взяли новых. Таким образом, один из тех, кого мы завербовали в Каменке, попал на ответственную должность в ревкоме. Галю это всё очень веселит.

Поговорив с атаманом и Чорнотой, идем с ней прогуляться в монастырский сад. На пять минут – ей нужно вернуться в город засветло. Когда нас укрыли деревья, вручает мне какой-то сверток.

– Возьми, носи на здоровье. Она тебя от пуль сохранит. Я Боженьку молила об этом, когда вышивала.

Разворачиваю: украинская сорочка, отделанная с большим искусством.

Провожаю Галю по лесу. Через два километра расстаемся. Она припадает головой к моей груди.

– Тяжко мне что-то… Береги себя, Юрась. Если тебя убьют, я не переживу…

Вернувшись в монастырь, иду готовиться к походу.

Выступаем уже затемно. Верховых нет, поскольку атаковать Новомиргород следующей ночью мы должны будем в пешем строю. Едем на четырех тачанках – каждая с одним пулеметом – и шести телегах, куда мы погрузим трофейное оружие.

Я сижу на первой тачанке, командирской. Окрестные дебри шумят по-весеннему, над головой плывет звездное небо – и это настраивает едущих позади на лирический лад. Одна унылая, тягучая песня сменяет другую. Наша троица молчит – обдумываем завтрашний набег.

Каждый из нас возглавил отряд в двадцать боевиков и получил свое задание. Зинкевичу досталась казарма караульной роты, развертываемой в батальон, Чорноте – ревком, военкомат и партячейка, мне – милиция и ЧК.

Оборонять город должны 160–180 человек, из них треть штатских[206]. Учитывая боеспособность противника (и немалую долю «храбрых янкелей» в его рядах), внезапность ночной атаки и рассредоточение гарнизона – многие живут на частных квартирах, – у нашей вылазки все шансы на успех. Хуже будет, если красные что-то пронюхают и стянут силы в три главных здания, которые мы наметили для штурма. Но тогда в дело – вернее, в окна – пойдут лимонки и винтовочные гранаты. Недостатка в них нет.

Тем временем подводы за нами слились в мощном хоре. Окрестные яры отвечали ему причудливым эхом:

Ой, что же то да за ворон……Эй, да поедем, панове молодцы,У тот лесок Лебедин[207].

Зинкевич нарушил молчание.

– Если за железной дорогой попадемся на глаза какой-нибудь части, сделаем крюк. Переднюем в Лебединском лесу, ночью уйдем в Капитановский[208], а в бой тогда уже послезавтра.

Ему никто не ответил. А песня за нами разливалась дальше:

Эй, закопали пана атамана в сыру землюглубоко…

Чорнота обернулся и встал со скамьи.

– Черти бы вас побрали! Как будто на похоронах!

Пение тут же оборвалось – только испуганно ахнули овраги. Казакам невдомек было, на что гневается Андрий. Минуты не прошло, как чей-то звонкий тенор весело, с коленцами затянул «Ченчика»[209]. Телеги со свистом подхватили, всполошив безмолвие Холодноярского леса. Разговорились и мы – обсуждали замысел командира.