Холодный Яр

Пирко задумался, прислонившись к дереву. Надо было заканчивать, а я жалел своего врага. Хотелось вернуть его в лагерь и настоять на том, чтобы его освободили под честное слово не воевать против нас.

Тут я вспомнил о казаках. Винтовки они держали на изготовку, на нас глядели сурово и насмешливо. Инстинкт борьбы владел их сердцами. Жалость – вредная и пустая забава, когда идет война. Я отошел и подал знак рукой. Тишину разорвали три выстрела.

Когда настали сумерки, мы развязали начмила и молдаванина и отправили в сторону, противоположную нашей, в какое-то село.

Выступаем. В двенадцатом часу[214] стоим уже в балочке под Новомиргородом – ждем захода луны. Из разведки возвращается Дорошенко. Наскоро проводим совещание: пока что всё тихо. Мост охраняет пулеметная застава. Перейти реку можно и вброд, но тыл надо обеспечить. Если атака захлебнется, они отрежут нам путь, и в любом случае, там должны проехать наши подводы.

Следовательно, отряды Чорноты и Зинкевича отправятся в обход, а Кваша и Дорошенко помогут провести их садами. Мои люди займут позицию у моста. Когда из города дадут красную ракету, атакуем – и бегом в центр.

Две группы исчезают из виду. Немного погодя, подвожу своих вдоль дороги к самой заставе. Слышится говор караульных. Кто-то задумчиво, хриплым голосом, тянет «Яблочко». Напрягая зрение, можно различить силуэты опирающихся на перила солдат. Ложимся в канавы и подползаем почти вплотную.

Над городом взлетает ракета. Багровый мерцающий свет падает на фигуры над нами.

– Митька! Чтой-то?! Гляди-кась!

Тени отлипают от перил и сбиваются в кучу посреди моста. По моему расчету, в этот миг все они должны пялиться на ракету, которая вот-вот погаснет. Поднимаю хлопцев – молча бросаемся в атаку. Застигнутые врасплох красноармейцы гибнут без единого выстрела. Шесть трупов летят в реку. Откатив в сторону заряженный максим, бежим что есть духу в город.

Там уже грохочут ружейные выстрелы и пулеметные очереди. Слышу несколько хлопков – у кого-то в помещении рвутся гранаты. У центральной площади нас поджидает Дорошенко и выводит через еврейские дворы к зданию ЧК и милиции.

Вокруг него суматоха, приглушенные крики. Тени мечутся в темноте, лихорадочно заряжая винтовки. Кто-то в одном исподнем тащит вниз по лестнице пулемет. Замечают нас.

– Стой! Кто идет?! Това-арищи!!! Бандиты здесь!

Подходим, разбившись на малые группы.

– Бросай оружие!

Тени, упав на землю, отвечают огнем.

Командую, и полдюжины гранат, шипя запалами в воздухе, летят куда-то во врага. Взрывы, мы бросаемся вперед. Хлопцы ловят чекистов и милиционеров. Кое-кто успел спрятаться в доме, заперев за собой дверь. Снаружи лежит несколько тел. Возле пулемета растянулся покойник в белье и бескозырке. На рубахе темнеет маузер.

Бросаем в окна две гранаты, выбиваем двери и врываемся внутрь. Выстрелы в темноте пустых помещений, выстрелы под окнами фасада, где стал со своей пятеркой Оробко, – и вот мы зажигаем лампы и начинаем носить на улицу оружие.

Выпустив арестованных из подвала и забрав документы из шкафа и письменного стола предчека, спешим на помощь Зинкевичу – у казармы еще идет бой. Из переулка выскакивает десятка полтора вооруженных людей. Увидев наших, встают как вкопанные.

– Товарищи! Это милиция?!

Отвечаем залпом. Потеряв одного убитым, товарищи разбегаются кто куда.

Пальба утихает. У казармы натыкаемся на обе группы – Чорнота не терял времени и подоспел к Зинкевичу раньше нас. Выходящие на улицу окна зияют пустыми проемами. Одно из них, на нижнем этаже, скрыто деревьями и пристройками – это спасло жизнь некоторым красноармейцам. Прочие валяются во дворе, на лестницах и в самой казарме.

Наши ребята выносят и складывают рядами винтовки, пулеметы, патронные и гранатные ящики. Зинкевич дает зеленую ракету и, подойдя к нам, объясняет, почему дело не прошло гладко. Часовой, увидев его отряд, выстрелил, укрылся в казарме и запер дверь. Пришлось пустить в ход гранаты. Проснувшиеся красноармейцы начали отстреливаться из окон. Один из казаков легко ранен.

Подводы еще не подъехали, и мы обмениваемся впечатлениями о нашей операции. Мне весело от мысли, что у противника всё еще двукратное превосходство над нами и при этом он полностью бессилен. О перегруппировке и контрударе не может быть и речи.

Грузим на телеги полтысячи винтовок, четыре пулемета[215], больше десяти тысяч патронов и с песнями выезжаем из города. На востоке занялась уже утренняя заря.

Для отдыха мы выбрали небольшое село километрах в двенадцати от Новомиргорода[216]. Оно таилось посреди степи в глубоком овраге, на дне которого текла какая-то речушка. Завтракать решили у мужиков, а потом немного поспать – и люди, и лошади были изнурены до крайности. Вражеских частей в окрýге не было, а у гарнизона гнаться за нами не хватило бы духу.