Холодный Яр

Вечером две сотни «бродяг» и холодноярцев собрались у сельского правления. Мельники и Медведовка выставили сорок подвод, запряженных сильными лошадьми. Еще десяток ждал нас по дороге, в Матвеевке. Обоз разделили на четыре отряда, каждый с ручным пулеметом. Вдобавок, в распоряжении командира было десять конных разведчиков – они же вестовые. Цели похода никто не знал, исключая штаб.

Наш путь лежал через Головковку. В Матвеевке, кроме тех, кто привел подводы, к обозу хотели присоединиться и другие добровольцы, но нам пришлось их разочаровать. Пополнение сделало бы нас только неповоротливее. Мы обогнули Трилесы и подобрались, уже за полночь, полевыми тропами к Александровке.

Оставив телеги, проходим лесок и залегаем у края. До городка рукой подать, однако надо перейти Тясмин, а мост охраняет застава. Приказываем двадцати казакам зайти с обеих сторон и убрать заставу тихо, а если не выйдет – с боем. Деркач распределяет хорошо знающих Александровку людей по отрядам и дает каждому отряду задание.

Гарнизон и александровских большевиков мы надеемся захватить врасплох – после того, как весной атаман Богдан погиб в бою с сотней буденовцев[274], здесь уже отвыкли от налетов.

Над рекой, метрах приблизительно в двухстах, раздается жидкая пальба, потом наш условный свист. Срываемся с места. Один из хлопцев «авангарда» встречает нас и говорит, что караульные заметили их, открыли огонь и тут же удрали. Наши погнались за ними.

Не теряя ни минуты, занимаем местечко. Добежав до площади, отряды разбегаются каждый на свой участок. По мосту уже гремят телеги. Об успешной контратаке не может быть и речи, в Александровке не более сотни красных. Главное – не медлить. Если вдруг отряды Кваши и Жука не разобрали толком путь, то сюда могут нагрянуть большевики из Каменки или Знаменки.

Командую верховым скакать за мной на почту. В здании только два человека: дежурные телеграфистка и телефонистка. Они явно напуганы, но в то же время их одолевает любопытство. Спрашиваю, не оповещал ли кто ближайшие станции о нападении? Барышни уверяют, что Каменка молчит с одиннадцати, Знаменка – с полуночи. Связь только с Фундуклеевкой[275]

и у них та же беда: ни оттуда, ни оттуда не отвечают. Выходит, обе наши группы выполнили свою задачу. «Товарищи» починят путь, но дело это долгое. Опасаясь партизан, наверняка будут ждать рассвета. Забираем оба аппарата и направляемся на площадь, доложить штабу. Атаман всё еще на сахарном заводе.

Довольно скоро на площади появляются подводы, груженые сахаром, солью, спичками и всяким полезным товаром из недр госбазы. Мужики шутят: добрая выдалась ярмарка. Отряды Василенко и Чорноты привозят два пулемета, винтовки и патроны, отобранные у милиции и караульной роты. Атаман приезжает на заводской бричке, с чемоданом, набитым советскими деньгами.

Потери противника невелики – красные бросали оружие и разбегались. Полтора часа и дело в шляпе.

Мы подожгли госбазу и выступили на юг. Оставив справа Ивангород, укрылись в Нерубае[276]. Кваша и Отаманенко уже стали там на привал. Вечером мы вернулись к железной дороге и пересекли её возле Сосновки. Отаманенко и его хлопцы присоединились к нашему обозу. Кваша переговорил с Деркачом и подался в родные леса. Его казаки должны были распускать везде слух, что налет на Александровку – дело рук какого-то блуждающего партизанского отряда, который ушел в Херсонскую губернию.

Перейдя спокойно железную дорогу, мы свернули у Цветной на полевые тропы, ведущие на север. В Любомирку тоже не заходили и рано утром достигли Матвеевки.

В Мельниках добычей завладел наш интендант, который упрятал её на складах. Советские деньги предназначались на нужды разведки и другие расходы за пределами Холодного Яра. Чтобы покрыть внутренние расходы, приходилось обменивать у надежных людей в Одессе рубли на гривны и карбованцы. Там курс наших денег упал совсем низко, а вот на Чигиринщине крестьяне наотрез отказывались брать советские – только украинские и николаевки[277].

Два-три дня спустя нас предупредили, что у Черкасс будто бы появились новые красноармейские части. По такому случаю триста партизан разбили лагерь в самом Холодном Яру. Там же был и штаб. Прочие занимались крестьянским трудом, не теряя боевой готовности.

В первых числах августа к нам приехал – кажется, от повстанкома[278] Правобережья – бывший государственный инспектор одной из украинских частей[279] Дегтярь-Хоменко. Удивился, что у нас повстанкома до сих пор нет[280]. В штабе долго, с перерывами, дискутировали и в итоге пришли к выводу, что «нельзя быть хуже других». По словам Дегтяря, повстанкому надлежало работать в контакте с центральным комитетом[281], вести пропаганду среди крестьян и организовать их политически.

Делегаты от сел, которые собрались на склоне Холодного Яра, выбрали членами нашего комитета Деркача, Ильченко, Отаманенко, Дегтяря, Микитенко и Терехова, когда-то служившего политическим референтом в одном из министерств УНР[282]. Многие выкрикивали имя Чорноты, но его это рассердило: