Холодный ветер, строптивая вода

«Так проще сбежать», – поняла я. Проще решить, что Миша – и есть мое счастье. Проще думать о его будущих объятьях, чем о крепких руках мужчины рядом.

– Я думала, что не нужна тебе, – робко прошептала я, продолжая дышать им.

– Ты мне очень нужна, Эллен. Ты мне нужна, – тихо сказал он. – Ты все для меня…

Я медленно отстранилась и посмотрела Генриху в лицо. Пытливо и серьезно.

– Я боюсь, Генрих.

Он приласкал меня за щеку, вплел пальцы в мои кудри и кивнул.

– Да. Ты дрожишь. Я напугал тебя. Прости меня, пожалуйста, Эллен. Но если я не скажу тебе этого сейчас, то больше не решусь. Я люблю тебя.

Я завороженно смотрела на Генриха, пока его слова гудели в голове.

– Но ты говорил, что любишь другую девушку…

И вдруг я поняла, что он говорил обо мне. Генрих улыбнулся и кивнул, заметив, что я осознала, что все это время он признавался в любви мне.

– Я влюбился не сразу, но сопротивляться твоему очарованию было бесполезно, и у меня все в душе перевернулось в один момент. Ты возражала, перечила и дико меня боялась. Я не думал, что это может растопить мое сердце, заставить желать идти тебе навстречу и уступать. Мне стоило огромных усилий сдерживать себя и пытаться стать тебе хотя бы другом. Ты меня ненавидела, презирала, смеялась надо мной. Но я знал, что ты делаешь это от страха. Ты страшно боялась. Я держался, чтобы не напугать тебя еще больше. Когда ты заболела и путала меня со своим женихом, я увидел другую Эллен, ту, которую ты так тщательно прятала за своим упрямством. Нежность и любовь переполняли тебя, когда ты ко мне обращалась. Мне казалось, можно бесконечно любоваться тобой, вечно слушать твой шепот с признаниями в любви. Я так завидую ему… Когда я понял, что путь к тебе настоящей мне откроется, только когда я сам начну путь к себе настоящему, начали происходить чудеса. Ты стала раскрываться мне навстречу, как цветок. За каждый свой ничтожный шаг к сближению я получал твои улыбки и нежность. Я пристрастился к ним, особенно тогда, в лесу. Одни только боги знают, чего мне стоило спать рядом с тобой и не иметь возможности даже обнять. А потом я все пытался сбежать от своей страсти, вспоминая о том, что ты любишь другого, что мне с тобой не по пути. Я был холоден, а сердце разрывалось от боли. Прости меня, Эллен, прости…

– Генрих…

От его жарких, торопливых слов моя душа разрывалась на части.

– Эллен, чего ты боишься сейчас?

Я задумалась.

– Сделать выбор. Я боюсь тебя в будущем. Хотя знаю хорошо в настоящем, – честно ответила я, глядя ему в глаза.

– А его… того, к кому стремишься, ты в будущем знаешь?

Я растерянно посмотрела на Генриха и поняла, что ничего ни о ком не знаю. Ни о нем, ни о Михаиле. И надо делать выбор. Сейчас.

– Поцелуй меня, – вдруг сорвалось с моих губ.

– Что?

Его брови слегка приподнялись.

– Поцелуй меня, я хочу…

– Сравнить? – усмехнулся он.

Я кивнула. Пусть думает что хочет. Я просто хотела понять себя.

Генрих наклонился ко мне, его дыхание ласково коснулось моих губ. Все внутри задрожало от предвкушения. От волнения мое дыхание участилось, горячая волна поднялась в теле. Ошибка, Эллен! Ошибка просить его о поцелуе! Ты ведь не сможешь потом…

Но тут Генрих коснулся моих губ, и мысли улетучились. Ушло пространство, время, тепло и холод. Я чувствовала только его. Его поцелуй сказал мне больше, чем Генрих. Он ласково просил, чуть захватывая мои губы своими, требовал, размыкая их, молил настойчиво и невыносимо нежно, спрашивал, обещал, кончиками пальцев лаская мое лицо. Он заклинал, крепко сжимая меня в объятьях. И прощался, обреченно отпуская меня на волю из своего надежного плена.

Прижавшись мимолетно ко мне лбом, Генрих едва слышно выдохнул:

– Прощай, Эллен!

Развернулся и пошел прочь. У меня на щеках остались его слезы. Или то были мои?

Я смазала одну и растерянно растирала ее на подушечке пальца, глядя ему вслед. А потом повернулась к Катюхе. Она красилась, делая забавные рожицы, а ее парень ходил и собирал разбросанные ей вещи и терпеливо вешал их в шкаф. И меня вдруг озарило: Катюха в порядке. И Миша тоже будет в порядке. И я буду в порядке. Потому что я люблю и любима. И я не знаю нашего будущего. Мне неизвестно, сколько мы с Генрихом будем терпеть друг друга. Но он же терпел столько времени. И я терпела. Так что справимся. И я не знаю, сколько живет любовь. Может, месяц, может, десять лет, может, всю жизнь. Но я не пропаду.

Я всегда найду выход, найду силы и место для счастья.

Но если я не решусь сейчас, не рискну, то я потеряю гораздо больше, чем найду.

Я повернулась и побежала назад. Генрих успел уже выйти из зеркала, а я подбежала слишком поздно: его поверхность затвердела и не выпускала меня. Я заколотила что есть силы по стеклу, зовя его, но король меня не слышал. Он уходил, не оборачиваясь, вдруг потеряв свою гордую осанку, словно постарел на много лет.

– Генрих! Генрих!..

В отчаянии я колотила по стеклу, понимая, что у меня больше нет выбора. Больше нет Генриха. Больше нет будущего с ним. И вот тогда все сомнения, все размышления, все теории и логические построения разбились об одну ясную, как божий день, мысль: